Взвод отправляется вдоль Советского проспекта. Мужчины держат за руки детей, жены виснут у них на плечах, другие – скромные – идут поодаль. Шум, возгласы, рыдания.
Потом женщины будут возвращаться домой, одинокие, растерянные – к новой жизни – Солдатки.
Работали без перерыва, вечер и в ночь. Окна завесили одеялами. От самолетов.
Отец мой пошел на войну в августе 1914 года. Мама рассказывала, как провожала его из деревни в Череповец, и, наверное, также стояла около пункта и плакала. А потом возвращалась на пароходе в семью своей жадной свекрови.
К двум часам рассвело и сняли одеяла с окон, но работа остановилась. Людской поток иссяк. Вот и кончился наш первый день войны.
А что там, на фронте?
Едем на фронт
Сегодня мы едем на фронт! Нужно, нужно ехать, активно действовать.
Какими тягостными были эти дни… Утром 23-го на призывном пункте я слушал первую сводку: «Противнику удалось занять Кальвотин, Стоянут…»
Днем сходил в военкомат, сдал начальнику свой белый билет. Сказал, что хочу служить.
Он не расспрашивал. Затребовал личное дело и сделал пометки.
А вчера утром все изменилось. Вызвали из больницы в военкомат…
– Пойдете на улицу Коммунистов, 5. Там формируется полевой госпиталь. Поговорите с начальником Хаминовым.
Пришел, представился…
– Я врач, Амосов.
Вижу – разочарование: я молод, худ, невысок. Усадил и начал расспрашивать. Все рассказал честно. Выглядело, наверное, слабо.
Начальник неплох. Хаминов Борис Прокопьевич, военный врач 3-го ранга. Одна шпала. Физиономия внушительная – второй подбородок, но на воротнике лежит жестковато. И животик при высоком росте и осанке тоже кажется жестким. Посмотрим. Глаза у Хаминова карие, навыкате. Большая бородавка на щеке.
– Беру вас начальником хирургического отделения.
Не скрою, хотелось бы большего, но нет и негде взять. Должен был из Ленинграда отличный хирург приехать, но нет его. Видимо, перехватили.
Так я попал в ППГ 22–66.
Хаминов взял и второго нашего ординатора, Лидию Яковлевну. Мы с ней близко дружили. Любовь? Нет, любви не было. Не знаю, для войны хорошо это или плохо? Но лучше бы она осталась дома!
Выдали обмундирование: гимнастерку, брюки «х-б», офицерские фуражки царского образца, с блестящим козырьком. Шинель. Обувь: портянки, обмотки, ботинки. Я их не взял, купил на базаре хромовые сапоги.
Прошел еще день в сборах и прощаниях, и вот уже на вокзале – первый раз все вместе – толпа уродливо одетых военных. Знакомимся, грузимся. Комиссар Медведев, политрук Шишкин, начальник АХЧ Тихомиров, начпрод Хрусталев, операционная сестра Зоя. Все мобилизованные в Белозерске. Оттуда же санитары и лошади. Колхозные. Врачи – хирург Чернов и двое терапевтов, рентгенолог и аптекарша из Ленинградской области. Другие, медсестры череповецкие. Тамара и Татьяна Ивановна – операционные из нашей больницы, из гинекологии, знакомые.
Потом потянулись десять дней в воинском эшелоне, в товарных вагонах, на голом полу. По несколько суток стоим на станциях, загаженных фекалиями: много эшелонов прошло. Извелись бездельем и неизвестностью.
Война идет, а мы не работаем. Хуже – у нас даже имущества медицинского нет. Где-то еще должны выдать. Все это убивает. Но особенно тягостны сводки.
Речь Сталина слушали на вокзале в Ярославле. Скорбная речь: будто даже зубы о стакан стучат. «Братья и сестры»: Подумал злорадно: «Ишь, испугался». Не люблю Сталина.
