Галина отчаянно помахала руками. Отчего-то это примитивное движение помогало сбросить дурные мысли и заняться делами. Помогло и сейчас. Но вечером, лежа одна в большой супружеской кровати и слыша доносившиеся из соседней комнаты звуки очередного детективного сериала, перемежаемые похрапыванием Михаила, с трудом сдерживала подступившие к глазам слезы.
Да что это с ней такое? Ведь так было всегда! Или просто переполнилась чаша терпения? И дальше так она жить попросту не может? Но что делать? Скандалить и отстаивать свои права она не будет, не тот характер. Да и учиться этому поздно – жизнь, почитай, прожита, сорок лет не за горами. Придется доживать как есть, что теперь поделаешь? Со двора пока никто не гонит, уже хорошо.
В конце недели позвонила дочь. У Влады все было нормально, ей все нравилось. Звала приехать в гости, хоть денек отдохнуть. Но кто возьмет на себя по дому обязанности хозяйки? С Михаилом на эту тему и разговаривать нечего – тут же откажет, высмеет да еще и ехать запретит. Со старшими сыновьями тоже не договоришься, не мужское это дело, коров доить да еду готовить.
Васька бы без хлопот согласился, он отзывчивый и мать жалеет, но ему не сладить со всем хозяйством, мал еще. Вот был бы он постарше, тогда другое дело. Хотя кто знает, может, вырастет и забудет, как матери помогать, отец перевоспитает, как старших братьев.
У родни своих дел полно, не успеют. Свекровь не захочет, она и без того на нее постоянно косится, считает, что сынок бы мог найти жену получше. И красивее, и богаче, и шустрее. Михаил же все время ее попрекает медлительностью, причем прилюдно, вот все остальные и верят. Чего-чего, а убеждать он умеет. Даже Галина сама порой считала, что другая, порасторопнее, делала бы больше и лучше.
Отказалась от приглашения, конечно, что еще оставалось?
В начале октября пошли дожди, народ собирал последние грибы. Галина попросила мужа свозить ее в хвойник, там были самые крепкие и вкусные грузди, но Михаил презрительно отказался:
– И сама дойдешь, своими ножками! Или попроси кого-нибудь, пусть возьмут.
Тут жена, к его вящему удивлению и даже возмущению, скандально заявила:
– Никуда я не пойду и просить никого не стану. Эти грузди ты ешь один, вот если тебе надо, ты один за ними и топай ножками! А я надрываться тебе в угоду не стану!
Он угрожающе прищурился.
– Вот как ты у меня заговорила! А не думаешь, что мне такая жена не нужна? Если ты мне угождать не собираешься, то скатертью дорожка! Уматывай на все четыре стороны!
У Галины от обиды запламенели не только щеки, но и уши.
– Хорошо, я так и сделаю! Я тебе не рабыня! Только отдай мне половину нажитого, и я спокойно уйду.
Он надменно прищурил глаза и болезненно ткнул её в грудь твердым указательным пальцем.
– С чего это я буду отдавать тебе то, что сам накопил за свою жизнь? Ты в этом никакого участия не принимала, жила на всем готовом. И не забывай, что по закону ты мне никто, и ничего от меня требовать права не имеешь! Здесь все мое, а твое только белье, да и то, что на тебе!
Он презрительно хохотнул, повернулся и ушел. Галина осталась стоять посреди двора, беспомощно оглядываясь. Чувство было такое, будто он ей всю душу испоганил, не отмыть. Но боли не было. Наоборот, появилась решимость покончить с такой безобразной и бесполезной жизнью.
Что для этого нужно сделать? Как учила дочь, цель нужно разбить на составляющие. Цель у нее теперь одна – бросить все и уйти. Лучше уехать, поскольку покоя в деревне ей не видать. Позорить будут все, кому не лень. Да и нет в Прохоровке свободных домов. Есть одинокие старушки, но они бабу, бросившую дом и семью, на постой не пустят ни за что.
