желаю то в шёпот, то в рупор твердить,
то вовсе охота у тёпленьких мочек
о чём-то некнижном в пылу говорить.
О Вас вспоминая, внося на бумагу,
охота создать вековечнейший хит,
и с этим уставом лечь даже на плаху,
но не откреститься от слов, не забыть.
О Вас лишь мечтая и вдумчиво мысля,
сижу и лежу, и блуждаю впьяну.
Но всё же охота отринуть все числа,
и видеть всегда Вас с собой, наяву!
Елене Тукаловой
Язычница
Распущенных кос золотое руно,
ржаное раздолье вдоль юного склона,
развесье, какое пшенице равно,
достойны почтенья, стихов и поклона.
Крестьянская стать золотистых тонов,
что тронуты солнцем и ветром в полудне,
осыпаны пудрой загарных цветов.
Пред мною славянка с кулоном нагрудным.
Девица средь житницы, трав луговых,
трудов полевых и озёрной постирки,
и мельниц скрипящих, больших, ветряных,
как будто исконная их властелинка.
За ней наблюдаю в засаде, в лесу,
и злоба, нажива к местам остывает,
в какие грабёж и погибель несу,
хотя говорят, мне Господь помогает.
Я вдруг забываю приказы, фольклор,
свой орден ливонский и прочую ересь…
Она – суть природы с языческих пор,
а я перед ней – просветлившийся немец.
Маленькая
Забавная девушка ростом с машину,
что смотрит задорно и смело на мир,
в меня, что повыше на четверть аршина,
как будто я – Бог, вожделенный кумир.
Удобная форма в классических позах,
к какой тяготею, смотря свысока,
к какой направляю энергии, грёзы,
какая игрива, умна, нестрога.
В ней нет и намёка на пудру и краски,
усталость, старение, ношу и грусть.
Меня оживляют чудесные глазки!
Она, как цветущий и пахнущий куст!
Она самостийна, цветна и текуча,
и так равноценна воде и огню,
мудра, рукодельна, жива и везуча.
Её по-мужски и по-детски люблю!
С ней так упоённо, всевольно и ясно!
Порою немножко властит надо мной.
Она несравненна и даже прекрасна
с немытой и сальной, святой головой!
Живительный вдох
Вы, словно искристая молния в мае,
что стройно и гибко пронзила мой ум.
От голоса я пробудился, растаял.
Отпала кора от ореховых сумм.
Отбросилась цедра, слетела скорлупка,
и я распахнулся на общий погляд.
Иль почкой раскрылся, зацвёл очень чутко,
взирая на Вас и незнаемый сад.
Наполнился силами, красками счастья,
тротилом признаний под Вашим огнём,
и принял во всём золотое участье,
совсем распрощавшись с рутиной и дном!
Расцвёл, будто радуга после осадков,
спасителя-Вас созерцая в лучах.
Вы – солнце медовое, с коим так сладко,
чей свет отражается даже в ночах.
Всё вдруг засияло, взошло, задышало!
Разжались оковы, смирявшие плоть.
В печальном поэте оркестры взыграли!
Залился словами молчащий блокнот.
Я сделался сразу таким всеталантным!
В котёнке проснулись дремавшие львы.
Из мути я вынырнул, сделав желанно
живительный вдох накануне любви…
Елене Тукаловой
Элен
Без Вашего солнца и тёплого неба
дождливые песни и пасмурь в груди.
Нуждаюсь я в пледе, портвейне и хлебе,
что лечат от грусти, какая зудит.
Без святости Вашей я пуст и безбожен,
и шторюсь от мира, округу браню.
Все Ваши портреты с добром, осторожно,
как будто иконы, наследье храню.
Без Вашей улыбки (вишнёвой и белой,
изогнутой, влажной и лечащей всё)
мне сухо, темно и болезненно, серо,
и ровный мой город парует овсом.
Без Ваших речей мир – немая клоака.
Без Вас одиноко, бездомно, темно…
И всю эту слякоть, печали, неблага
способно исправить лишь только одно…
Елене Тукаловой
Однажды сотр…
Однажды сотрусь, как простой карандаш
иль кончусь, как в ручке чернила,
затем я оружием Бога средь чаш
