Отталкиваю женщину, пытаюсь вырваться из цепкой хватки и смотрю на нее остекленевшим взглядом, а ее спокойный вкрадчивый тон заставляет кровь стыть в жилах, и я зажимаю уши руками.
– Его больше нет, девочка. Он ушел в лучший мир...
– Нееет! Замолчи! Не произноси этого. Не говори!
И это тоже не мои слова. Потому что я уже все поняла. Только мне невыносимо об этом думать. Невыносимо давать этой мысли ворваться мне в душу и изодрать изнутри до костей, а потом раздробить их. Это ведь все неправда. Мой папа... Он не может меня бросить! Вот так вот. Совсем одну. В чужой стране. С маленьким ребенком на руках... не может.
– Пусти! – скулю жалобно, оседая на колени и чувствуя, как Лейла поддерживает меня, не давая упасть. Она прижимает мне к лицу что-то ужасно пахнущее, заставляя содрогнуться всем телом.
– Поплачь. Выпусти свою боль.
А мне хочется заорать, чтобы не врала.
Эту боль не унять!
От нее не спрятаться.
Она разрывает, убивает изнутри. И никакие лекарства мне не помогут. Никогда...
– Он здесь? – смотрю на женщину сквозь какой-то красный туман, который обжигает глаза, заставляя щуриться от рези в них. – Я хочу его увидеть.
– Нельзя! Там не на что смотреть молодой девушке. Его подготовят, организуют похороны и тогда ты сможешь его оплакать.
– Но ведь он мой отец!
– Уже нет. Твой отец ушел к Всевышнему. А это всего лишь тело.
– Всего лишь тело, – повторяю за ней и впиваюсь в плечи Лейлы, пытаясь вырваться. Внезапно меня накрывает равнодушием. Ступор захватывает власть над моим телом.
Оказавшись на свободе, разворачиваюсь и, с трудом волочу свое онемевшее тело. Захожу в палату и без сил присаживаюсь на скрипящую больничную койку.
В голове то и дело звучат слова переводчицы.
Всего лишь тело... Твой отец мертв...
Ложусь. Сворачиваюсь на постели эмбрионом.
Хочется рыдать. Волком выть хочется. Но слез нет. Ничего нет.
Пустота.
Чувства как будто выгорели.
Я глохну от ударов пульса по вискам. Чувствую только взрывающую череп головную боль.
В ту ночь я потеряла не только единственного родителя, но и последнюю надежду на спасение. И тогда, лежа на узком матрасе, слушая тихое сопение Ксюши и вглядываясь во тьму ночи, я впервые узнала, каково это - быть совершенно одной.
***
Похороны проходят быстро. Словно кто-то сверху поставил время на ускоренную перемотку. Словно это и не моя жизнь вовсе...
Не знаю, как и кому удалось так быстро все организовать. Ямы для могилы давно вырыты, пять наглухо закрытых гробов стоят рядом. Но мои глаза видят только два последних.
Несмотря на все мои попытки, мне так и не разрешили перевезти их на родину. В стране по-прежнему объявлено военное положение, все авиаперелеты возможны только с личного разрешения шейха. Оставить их в морге тоже нельзя - этого не позволяют ни моральные устои, ни местные законы.
Вперившись взглядом в деревянный ящик накрытый зелёным ковром, пытаюсь воссоздать в памяти образ папы. Я уже и забыла, какой он у меня был высокий и статный. Но после смерти я снова вижу его таким. Надеюсь, он уже встретился там с мамой, и сейчас они счастливы...
Местные молча ждут, когда мулла закончит читать молитву, наши тихонько плачут, прощаясь со своими родными. Остаётся только опустить гробы в землю и произнести последнее "прощай".
Солнце печёт, как обычно. Белый песок сливается с линией горизонта, создавая иллюзию единства с небом. Молчание такое, что слышно как в жарком воздухе жужжат редкие насекомые.
