Я был словно во сне. Иван Ефимович говорил со мной не только как со старым приятелем, но и как с равным. А я, понимая, что ни тем, ни другим не являюсь, думал: не в тягость ли я ему в такой день? Наверное, придут гости. Какие-то генералы. Не может быть, чтобы они день рождения командующего прохлопали!
Но Иван Ефимович радушно улыбался и по-хозяйски распоряжался, накрывая стол:
– Расстегни китель. Жарко.
Вошел сержант, в руках его целая гроздь бутылок:
– Товарищ генерал, не разбираю я, шо тут хороше, а шо плохе. Не по-нашему на них написано.
– Ладно, ставь сюда, разберемся!
Когда сели за стол, я поздравил Ивана Ефимовича с днем рождения, пожелал ему, как полагается, здоровья и успехов в работе. Поговорили о делах житейских, а потом он сказал:
– Ты правильно сделал, что пошел учиться в академию. Я Юре тоже советую – надо обязательно обобщить, осмыслить опыт войны, подвести под него теоретическую базу. Тогда вам как офицерам цены не будет! Многие командиры моего поколения, по сути дела, были практики. Гражданская война – наша главная школа. Всевозможные курсы усовершенствования да учеба в частях – вот наши академии. Не многим посчастливилось получить фундаментальное образование. А в будущем без него нельзя. Все совершенствуется – люди, оружие, военное искусство. В будущей войне времени на раскачку, на исправление ошибок не будет. Исход ее решится сразу, в первых же сражениях. Отойти к Волге и вновь вернуться к границе уже не получится.
Иван Ефимович задумался, потом сказал:
– Да и в этой войне можно было не допустить такого глубокого вторжения в нашу страну. Стратегию молниеносной войны, сосредоточение больших сил на узких участках, глубокое вклинивание, в основном вдоль дорог, – все это гитлеровцы показали в боях с Польшей и Францией. Это все видели и знали. Вот и надо было готовить армию к таким боям. Учить отрезать эти клинья! Не отступать между дорогами, по которым мчались танковые и механизированные части фашистов, а бить их с фланга. Отсекать от тылов. А у нас целые армии тянулись назад, пытались создать новый сплошной фронт. Почему? Потому, что не знали тактику врага. Вернее, знали, но не воспользовались этим. А надо было учить наших командиров и войска на опыте боев в Европе, и они тогда, не боясь окружения, спокойно лишали бы горючего ушедшие вперед части противника. Наступательный порыв выдохся бы! Кроме этого надо было бы создать глубоко эшелонированную оборону. Вывести войска в поле. Окопаться, подготовить инженерные заграждения, минные поля. Вот на Курской дуге создали прекрасную глубокую оборону, и гитлеровцы сломали об нее зубы, а мы погнали их в шею! Да и наш одесский и севастопольский опыт показал – против хорошей обороны гитлеровцы ничего не могли сделать, даже имея превосходство в силах. Будь у нас боеприпасы и нормальное снабжение, не видать бы фашистам ни Севастополя, ни Одессы. Фашистов дальше Днепра можно было не пустить. Упустили эту возможность. Победа в войне готовится в мирное время. В конечном счете мы победили. В тысяча девятьсот сорок первом году я даже в нашей доктрине засомневался! Помнишь, как ее сформулировал Сталин? Мы чужой земли не хотим, но и своей земли ни вершка не отдадим никому. И еще – воевать, если придется, будем сразу на территории противника, добьемся победы малой кровью, и нам помогут братья по классу в тылу врага. В сорок первом при отступлении все это казалось несостоявшимся. Но правильность доктрины проверяется ходом всей войны и окончательным результатом. И вот, если посмотреть с этих позиций, что ж – мы завершили бои на территории противника, пол-Европы прошли; братья по классу, прогрессивные силы и все, кто ненавидел фашизм, нам тоже помогли; ни вершка своей земли мы не уступили. Вот только насчет «сразу» и насчет «малой кровью» не сбылось: война шла долго и на нашей территории и крови и жертв было много. Слишком много! В общем, как это ни горько, как это ни неприятно, а ради того, чтобы подобные беды не повторились, надо признавать свои ошибки и делать из них соответствующие выводы.
