Я внимательно слушал генерала. Его осунувшееся лицо подергивалось чаще, чем обычно. Если даже генерал Петров, который, по-моему, мог 24 часа в сутки не спать и быть свежим, так выглядел – дела наши тут не блестящи.
– И пополнения почти нет, – поморщился генерал. – Все, кто мог держать оружие, ушли из города на фронт. А морем с Большой земли кораблям очень трудно прорваться… – Иван Ефимович на мгновение задумался. – Новая дивизия появилась. В деле она еще, правда, не была, но авиаторы засекли ее в районе Беляевки. Пленные говорят: два полка 1-й румынской кавдивизии.
На следующий день я, конечно, сообщил своим товарищам эту новость. Кавалеристы приводили в порядок свои клинки – чистили, точили. Ох, как хотелось нам встретиться в открытом бою с румынской конницей!..»
Затем несколько дней шли тяжелые бои, доходившие до рукопашных схваток. Пришел день, когда конники показали себя и в конном строю. Продолжим рассказ Блинова:
«Мы отбили у фашистов потерянные 860 метров. Не успели отдышаться – зовет к телефону генерал Петров:
– Ну как?
– Все в порядке, товарищ генерал! Положение восстановлено.
– А Ленинталь?
Хутор Ленинталь нас измучил. Он клинком врезался в наши позиции. Что мы только не делали, чтобы забрать его обратно. Но силенок не хватало. А начальство все время нажимало. И сейчас генерал Петров вспомнил об этом клине – и, может быть, сам того не желая, уколол меня своим напоминанием. А нам не до жиру, как говорится, быть бы живу. Хорошо хоть эти 800 метров вернули. Людей в полку все меньше и меньше. Но я не докладываю генералу о положении – бесполезно. Ведь он сам все хорошо знает.
И все-таки генерал требует взять Ленинталь – слишком опасные позиции здесь у фашистов.
Чуть помолчав, Петров говорит:
– Хорошо, сам приеду.
Назавтра к скирде соломы, возле которой был мой КП, подъехал «пикап». Из машины вылез Иван Ефимович. Вид у него был очень утомленный. Отрывисто и коротко он сказал:
– Принимай пополнение. Последние остатки наскребли.
Подозвав старшину Ячунского, генерал что-то написал на листке из блокнота и, отдавая ему, сказал:
– Люди в-о-о-он в той посадке!
Через час я уже распределял бойцов по эскадронам. Правда, многие признались, что даже не держали в руках винтовку. Но были и кадровые солдаты, такие, кто уже нюхал порох.
Перед отъездом генерал отозвал меня в сторону. Помолчав, он сказал негромко:
– Очень трудно. Понимаю все. – И добавил: – Но отступать нельзя. Верховный Главнокомандующий просит держаться.
Петров показал мне телеграмму за подписью Сталина: «Ставка просит!» Меня до глубины души тронули эти слова. Иван Ефимович понимал мое состояние. Без лишних слов сказал:
– Доведите содержание этой телеграммы до каждого бойца!
…Петров приехал к ночи 18 сентября. Из «пикапа» не вылез, позвал меня в машину.
– Вот и твоим клинкам работа нашлась. Дождался, кавалерист! Румыны кавалерию пустили.
– Знаю, Иван Ефимович.
– Разведка?
– Да.
Два часа назад Махмудов с разведчиками обнаружили румынскую конницу. Разведчики насчитали около 500 сабель. Фашисты все-таки использовали ленинтальский клин между нашими стыками, недаром так тревожился из-за него Петров. Именно с этого клина в сумерках, маскируясь в высокой кукурузе, румынская кавалерия южнее Дольника просочилась к Татарке.
Когда Махмудов доложил мне об этом, в первое мгновение я хотел сразу поднять людей в седла – и вдогонку. Но удержался и позвонил генералу Петрову. Мне ответили, что он где-то на передовой. Промедление в этой обстановке грозило катастрофой. Я уже решил отдавать команду, но тут приехал Петров.
