Конечности стали затекать, заныли ноги, заболели руки. Лихо появился вскоре, опять с кабанчиком в лапах. Так он всю семью вепрей сожрёт. Присел рядом со мной и замер. Думал, решал, отпустить — не опустить. Стал медленно развязывать, вначале ноги, потом руки. Рот я сама освободила и одарила зверя самым пылающим взглядом ненависти, какой только могла выдать.
Погладил меня с головы до пят своей лапищей. Сил у меня не осталось, на последнем издыхании, подхватила с пола старую доску и огрела дерзкую, бесстыжую морду. Ильич рыкнул, ему такие удары, как дуновение ветерка, только и указывали на мою обиду, не больше. Взял за талию и кинул. В буквальном смысле, бросил на кровать через весь домик. Я даже пикнуть не успела, разок махнула руками в полёте и приземлилась на мягкий хлам. Подогнув к себе ноги, я замерла в позе эмбриона.
От его тяжёлых шагов даже надёжные половицы прогибались. Затрещали смолой поленья в печи. Оборотень протащил стол по полу: наводил порядок. От этих звуков мне неожиданно стало спокойно на душе. Я угомонилась, чему голод и усталость непременно способствовали. Стала потихоньку засыпать.
А проснулась от жажды. Мне было очень жарко. Приоткрыв глаза, я увидела, что луна заглядывает в окошко, скользит по старинным шкурам, одеялам и одежде, скомканными в одну кучу на кровати. Мягкий свет полз по большой руке оборотня. Лихо лежал за моей спиной, прижимая к своему огромному шерстяному телу. Моя голова оказалась на его плече.
На мощном предплечье, как реки на картах, выделялись вены. Я чуть коснулась их. Светло-серая кожа была бархатистой и настолько нежной, что подушечки на моих пальцах казались грубее. Если бы не повышенная волосатость, то можно было бы часами об такого обтираться. Широкое запястье с выделяющимся бугром круглой кости. Тыльная сторона ладони тоже в выпуклых венах, в лунном свете они казались чёрно-синими. Содрана кожа на костяшках у основания пальцев. Буянил, дрался и опять бил стены с психу. Провела по его пальцам. Длинные, костлявые и сильные, заканчивались острыми когтями, которые со времени моего побега успели отрасти. От среднего пальца до локтя гребнем тянулась меховая дорожка и там заканчивалась седым хвостиком.
Медленно поднялась и села на колени рядом с оборотнем. Он лежал на спине и подсматривал за мной. Волчьей головы уже не было. Высокий лоб, острый длинный нос, от его кончика до густых лохматых волос бежал очередной меховой гребень, который опоясывал все части его тела. Мохнатые брови, уходящие к вискам, в ночи казались, покрытыми инеем. Под ними — огромные полуприкрытые, красивые, миндалевидные глаза приглушённо сияли жёлтым светом. Скуловые кости выпирали под бледной кожей. Лохматая борода, как изо льда высеченная, сосульками укрывала шею и грудь.
Я заворожённо смотрела на него и не могла оторваться. Почему оборотней не рисуют такими красивыми? Ни с кем не сравнимое фантастическое существо. Не зверь уже, но и далеко не человек. Изумительный, роскошный, сеющий вокруг себя сказку, он серебрился особенно ночью под луной. Настолько был нереален, что я думала, сплю. Но нет, нос уловил обалденный запах варёного мяса, и я вышла из сладкого морока восхищения.
9
В алюминиевом котелке на варочной плите, в крутом бульоне болтался кусок варёной кабанины. Варился, видимо, долго, потому что таял во рту. Я давно не ела, вцепилась зубами в мясо и сладко, протяжно простонала. Ильич ещё и посолил своё варево. Как же вкусно, но мало. Я подумала, что с голода много есть нельзя… И оборотень тоже ведь думал так. В полутьме кинула взгляд на кровать. Лихо лежал молча, не шевелился, и, казалось, спал, но я-то знала, бдел.
