– Панове, добрый день! – звучно произнёс он. – Начать сегодняшнее заседание хочу с сообщения. Вчера в отеле Рамбуйе мы встретились с князем Адамом Чарторыйским. О его предложении обсудить возможное сотрудничество наших организаций я вам уже рассказывал. Так вот, обсуждение состоялось…
Судя по словам Лелевеля, оно ни к чему не привело. Князь мягко, однако настойчиво убеждал председателя в эффективности дипломатической тактики и стратегии, которая непременно вынудит Россию пойти на уступки и предоставить Царству Польскому полную независимость. Англия, Франция, Бельгия, Италия, некоторые германские княжества готовы оказать на императора Николая весь необходимый нажим. Возможно, подключится и Турция, озабоченная усилением Российской империи.
– Князь считает, что его огромными стараниями дипломатический фронт против Николая уже создан и не сомневается в конечном успехе, – продолжал Лелевель, постукивая длинными тонкими пальцами по массивной столешнице.
– А князь не уточнил, в каком веке наступит этот успех? – едко спросил Ходзько, вызвав ухмылки участников заседания.
– Вероятно, в одном из ближайших, – откликнулся Лелевель с характерным сухим смешком. – В свою очередь, я указал князю на более надёжный и радикальный способ достичь наших общих целей. Это вооружённая борьба за независимость.
– И что же князь? – уточнил дотошный Гуровский.
– Ну, все подробности дискуссии на сей счёт позвольте не уточнять, – она длилась не меньше часа… («Да уж, сделайте одолжение», – хмыкнул Мазур.) Важно, что князь и его сторонники этот путь решительно отвергают.
– Крови боятся, – полувопросительно-полуутвердительно бросил Лех с ноткой презрения.
– И это тоже… Но, главное, не верят в силу народа, в его патриотизм, в его решимость отстаивать свою свободу. Они забывают, что солнце не светит рабам! – Голос Лелевеля набрал драматическую высоту. – Ну что ж… Точки над «i» расставлены. Стало окончательно ясно, что нам с кликой Чарторыйского не по пути. Мы не враги, но и только. Каждый пойдёт своей дорогой.
– Правильно! Долой иллюзии! – одобрительно сказал Осовский.
– И сегодня я объявляю начало практической подготовки восстания, которое мы много и предметно обсуждали в предыдущие месяцы! – закончил Лелевель.
Заветное слово «восстание» прозвучало столь же энергично, сколь и неожиданно.
Дав паузу, чтобы члены комитета осознали смысл его слов, председатель добавил негромко:
– Пришло время, панове…
Встал, опираясь руками на столешницу. Окинул пристальным взглядом соратников. Ближайшие из близких. В каком-то смысле его личная гвардия советников и воинов.
Всегда бесстрастное лицо Ходзько выразило волнение.
Тучный Гуровский подался вперёд.
Глаза Леха блеснули сумасшедшей радостью.
Сжав кулаки, Мазур решительно кивнул, словно подтверждая, – да, мол, пора.
Побледневший Осовский хрипло произнёс:
– Наконец-то!
Резко поднявшись, затянул дрожащими губами «Еще Польска не сгинела!»[15] Остальные, шумно отодвигая стулья, последовали его примеру. Пели громко и вдохновенно, дирижируя руками и смахивая слёзы. Звучало, может быть, и нестройно, однако в музыке ли дело? Мысли и чувства были едины – вот главное.
– Благодарю вас, панове, – тихо сказал Лелевель, когда песня стихла. – Наш общий порыв считаю добрым знаком перед началом судьбоносного дела. Прошу всех садиться. Кроме пана полковника.
Незнакомец, пришедший с председателем, остался стоять под пристальными взглядами собравшихся.
