Мы вернулись домой.
Уже в холле сын нарушил молчание:
– Разожгу камин, спускайся, если не очень устал. Я привез отличный «Шато Петрюс» восемьдесят девятого года.
Подавленно кивнув, я направился к лифту.
После того как суровый диагноз разлучил меня с «Макалланом», я чувствовал себя глубоко несчастным и обделенным. Дворецкий умудрялся находить все мои самые изощренные тайники с фляжками, а Фредриксон стыдил словно подростка, таскающего у отца сигареты. Было решено смириться, что абсолютно не мешало мне выпить с гостями или же в ресторане. Впрочем, из дома я выбирался крайне редко, да и визитеры беспокоили меня не часто.
Облачившись в вожделенный шелковый халат и тапочки, я направился вниз.
Войдя в каминный зал, который выполнял также роль гостиной в доме, я услышал нежное щебетание Анжелики. Джим разговаривал по Скайпу с женой и дочкой. Винчи тоже был здесь. Не поднимая головы, он, в знак приветствия, постучал хвостом по паркету. Я заглянул в экран ноутбука и, улыбнувшись, подмигнул Натали и Анжелике.
Джим поздно сделал меня дедом. Поиск идеальной женщины затянулся на целых двадцать лет, но ожидание того стоило. Натали была замечательная мать, хозяйка и жена. Гибкая, длинная, словно норка, с русыми волосами и прекрасными голубыми глазами. Они познакомились в социальных сетях. Красивая, добрая, начитанная девушка жила во Франции и сразу покорила сердце моего сына.
Она родилась в Марселе в семье фармацевта и преподавателя танцев. Девочка исколесила весь мир с детским танцевальным коллективом, руководителем которого являлась ее мама. Увидев ее впервые, я был очарован величественной грацией, подчеркнутой крепдешиновым серо-голубым платьем, струящимся вдоль бедер. Она не разбрасывалась эмоциями, скорее бережно хранила их для нужного случая. Мне импонировала ее манера как-то заминать улыбку, от чего всё лицо словно светилось изнутри.
Натали была журналистка, вела свой блог, писала рассказы. Иногда она словно смотрела в себя и грустила от увиденного там. Впрочем, творческие личности часто обладают именно таким взглядом. Еще она прекрасно готовила и варила дивный глинтвейн по саксонскому рецепту своей бабушки. Натали часто уходила в литературные «запои», презирала беллетристику и была болезненно чувствительна к чужим несчастьям.
До рождения Анжелики она работала в каком-то женском журнале, но последние шесть лет писала сценарии детских передач для местного телевизионного канала, а всё свободное время посвящала семье и тренировкам дочери.
– Почему моя маленькая принцесса еще не спит? – с наигранной строгостью спросил я. – Добрый вечер, Натали! Ничего, что я вашего папу задерживаю здесь?
– Добрый вечер, мистер Харт. Обещайте, что это ненадолго, мы тоже по нему очень соскучились, – с нежностью в голосе произнесла Натали, с грацией, присущей балерине, восседая на диване.
– Обещаю. Может, заедете завтра или в выходные? – предложил я.
– Мы бы с радостью, но у Анжелики сейчас тренировки каждый день, скоро уже соревнования, – виновато вздохнула Натали.
– Дедушка, а Томас тоже едет, – с сияющими от счастья глазами сообщила мне Анжелика, заговорщицки понизив голос. Русые волосы с выгоревшими прядями закрывали ее плечи и спину густым струящимся потоком. Легкие волны от расплетенных кос придавали внучке сходство с маленькой принцессой. Именно так я ее всегда и называл. Голубые глаза, словно васильки, сияли синевой на загорелом личике. Выцветшие на солнце ресницы пушистыми лучиками окаймляли ее лукаво прищуренные глаза. Анжелика уже три года занималась фигурным катанием и показывала высокие для ее возраста результаты.
