Я вытащил из-за пазухи заветный мешочек. Подкинул на ладони. Да, легковат он у меня. А кто ж думал, что траты так рано начнутся. Еще до обжитых земель не добрались, а уже развязывать приходится. А ведь каждый камешек по2том и мозолями заработан. За каждый чего-то недоедал, недопивал…
Тьфу ты! Как такие мысли возникают? Стыдобище! Ни одного самоцвета покамест не потратил, а уже пожалел!
Я дернул за веревочку, вытряхнул содержимое мешочка на ладонь.
Траппер застыл с открытым ртом. Пожалуй, Хвост ему тоже камешки показывал. Может, и сменял пару на что-то полезное. А у самоцветов сила есть. Сила не хуже чародейской. Привязывает людей. Мы-то народ привычный. Ковыряемся в земле, драгоценности десятками через пальцы бегут. Относишься к ним как к обычным камням. Порой забываешь об их истинной стоимости в миру. А люди совсем по-другому их блеск видят. Вот так блеснет порой в глаза, и все – навеки приковало. Человек готов на преступление пойти, жизнь у ближнего отнять, лишь бы завладеть вожделенным сокровищем. Даже не для обогащения, а просто для удовольствия обладать сверкающей красотой. Вот и Меткий…
– Ну, Меткий, вижу, разговор у нас будет.
Ардан сглотнул сухим горлом:
– Чего ж не поговорить!
– Тогда начнем с коней. Ты говорил, хромые они у тебя?
Он надул губы:.
– Говорил, были хромые. А щас гладкие, аж лоснятся. Отъелись, отдохнули.
– Так я погляжу? – приподнялся Сотник.
– Ты наглядишь там… Вместе сходим.
– Как скажешь. Ты хозяин.
Они вышли.
– Та бьех го, феанни. Спасибо, госпожа. – Я обернулся к Мак Кехте, стараясь поймать ее взгляд во тьме капюшона. – Та аглэ орм, шив’ ни риэн. Я думал, ты не выдержишь.
Она промолчала. Дернула плечом, отвернулась. Обиделась, должно быть.
За что? Кто виноват, что дурная слава вперед имени бежит? Проливая кровь без меры, убивая направо и налево, к такому нужно быть готовым. Да и Сущий с ней. Пусть молчит. Может, уже умнеет?
Гелка сидела, уткнувшись носом в шитье. Она всегда так. Скажет что-нибудь, а потом мучается – не то ляпнула.
– Не переживай, белочка. Он не может ее судить. Ты можешь, но не будешь, я знаю. В этом и заключена подлинная справедливость.
Она кивнула. Будем думать, согласилась.
Теперь прикинем, сколько придется отдать ардану. Хотелось бы поменьше. А вот как выйдет? Они тут цены самоцветам не знают. Могут такую заломить – мало не покажется.
Вернулись Сотник с Метким.
Траппер бережно притворил за собой дверь. По его сияющей под маской напускного равнодушия физиономии я понял – кони не порченые.
– Добрые кони, – подтвердил Сотник. – Совсем не годящий – один. А нам четверо нужно.
– А я что говорил? – вмешался Меткий.
– Где ж добыл таких? – Мой спутник глянул пристально, как мировой судья. – Не в лесу же поймал?
– Да нет, – замялся траппер. – Проезжали тут одни – за харчи оставили.
– Военный народ?
– Ты откудова распознал?
– Я строевого коня сразу отличаю. Не купеческие лошадки. Прав я?
– Прав. Прав, глазастый!
– Так кто оставил-то? – Меня азарт начал разбирать: что ж он прямо не скажет, откуда лошади!
– Тебе не все едино?
– Как же нам все равно быть может? – развел руками Сотник. – Ты нам коней передаешь навроде кота в мешке. Мы не сегодня-завтра их старых хозяев повстречаем. Как докажем, что не конокрады?
– А это ваша уж беда – доказывать.
– Так мы можем и тебе их на память оставить. Хочешь – режь, а хочешь – так ешь.
– Ладно. Уломали. Настырные вы… Отряд тута проезжал. Вроде гвардейцы трегетренские. Поверх кольчуг накидки цвету…
