Поляки в Дагестане - страница 4

– Конечно, нам известно, – настаивал Пржецлавский, – но за границею могут подумать, что это правда: письмо ваше было бы написано в Париже, в Лондоне, в Константинополе.

Зять Шамиля Абдурахман, игравший роль домашнего секретаря, знавший и русский, и арабский языки, мог бы сделать лучшим образом, но он прикинулся не умевшим заниматься переводом, да и не желавшим исполнять то, что не по душе тестю, да и ему самому тоже.

Пристав, видимо, обещавший военному министру успех в этой акции, остался с носом. И до этого на дух не переносивший семью имама, Пржецлавский теперь всеми ему возможными средствами притеснял калужских пленников.

Каково же было удивление, когда Шамиль вскоре узнал, что приставленный к нему полковник – поляк по национальности. Обнаружилось это случайно.

– Откуда ты так хорошо знаешь наш Коран и наши изустные предания? – спросил имам у Пржецлавского.

– Я их читал.

– По-арабски?

– Нет. Я их читал у литовских татар.

Шамиль, обращаясь к сыну Кази-Мухаммеду, воскликнул:

«О, бедный наш Коран! – его перевели на язык гяуров…»

С тех пор между ним и полковником выросла глухая стена.

Во время Кавказской войны Пржецлавский служил в штабе генерала И. Д. Лазарева и активно воевал против жителей Чечни и Дагестана. Он являлся эпигоном царизма на Кавказе, потому прикладывал усилия для подавления восстания горцев.

В 1863 году новый мятеж в Польше снова был подавлен, над теми, кто выступал с оружием в руках чинились суд и расправа.

Пржецлавский о событиях в Польше рассказал Шамилю в самых черных красках, особенно напирая на жестокость со стороны Муравьева в Литве и графа Берга в Польше.

В конце беседы пристав объявил, что царь о беспощадности двух названных высокопоставленных лиц ничего не знает и что хорошо было бы, если Шамиль обо всем этом доложил императору. Дагестанец слушал Пржецлавского в пол-уха и ничего не предпринял.

Однако пристав на этом не успокоился. В другой раз он подал Шамилю заранее подготовленный текст, где на арабском языке и русском языках говорилось о милосердии царя, пощадившего кавказские народы 4 года назад. И хорошо бы, говорилось дальше в тексте, если бы царь проявил такое же милосердие и к полякам…

«Прошу Вас, полковник, – заговорил Шамиль, – не обращайтесь ко мне с таким предложениями. Я никогда не осмелюсь беспокоить государя такими письмами».

Видя несговорчивость дагестанца, Пржецлавский не на шутку испугался и не отходил от него, пока тот не дал слово, что о письмах он, Шамиль, впредь будет молчать.

С того дня ненависть П. Г. Пржецлавского к Шамилю и к его семье проявлялась открыто, и к 1865 году отношения между приставом и Шамилем настолько ухудшились, что для разбора дела из Петербурга в Калугу специально прибыл адъютант военного министра полковник Брок. Выслушав обе стороны, Брок вернулся в столицу. Вскоре Шамиль от министерства получил весточку, в которой говорилось, что Пржецлавский любит великого дагестанца и все делает для его спокойной жизни. И все в таком духе… Между тем примирение не состоялось, т. к. пристав по-прежнему кляузничал, по пустякам придирался к семье имама, старался рассорить сыновей, распускал слухи, будто имам жаден, а его жены скандалистки.

1-го февраля 1866 года должность пристава пришлось упразднить, и калужские пленники, наконец, были избавлены от возмутителя спокойствия.

Теперь все дела, связанные с дагестанцами, передавались в руки губернатора Калуги Чичагова, ставшего близким другом Шамиля, а его супруга напишет прекрасную книгу о калужском пленнике под названием «Шамиль на Кавказе и в России».