Олегу привиделся маленький деревенский клуб в их деревне с молодёжной тусовкой. Разбросанные цветы на крыльце. Танцующие пары под гармошку, милые взгляды девушек, смех, прибаутки, простой курянский говор и шелест подметающего половицы матросского клёша его брюк. Там у крыльца ждала его Валя.
Они – смущенные и счастливые, уходили от всех к реке, на околицу, заворожённые яркой луной и сумасшедшим пронизывающем душу звёздным небом. Они шли на цыпочках по деревне, словно стесняясь родных домов, мимо выросших палисадников с деревянными штакетниками, мимо знакомых окон. Там, за старой фермой, где колосились по пояс заросли иван-чая около лодочной пристани, они до утра обнимались и целовались страстно под бряканье ботала пасущегося жеребца. Олег беспрестанно целовал Валю и звал с собой в неведанные края. Она, соглашаясь, разгорячённая от поцелуев и призывов, кивала в ответ, уверенная, что бросит всех и уедет с ним…
– Пап! А, пап? Батя! Ты спишь?
– Чего тебе? Что случилось? Какая нелёгкая тебя мытарит?
– Пап, не могу я больше! Не моё это! Меня Валя дома ждёт. Мне учится надо. Потом я в армию хочу. Отпусти меня, бога ради! Какой из меня помбур? Потом, эти теплушки. Нары. Комары. Пустота! Я ночами под звёздами спать не могу! Колошматит душа. Домой в деревню рвётся! Давай уедем! Бабушка с дедом плачут. Умоляют! Боятся, что умрут без нас! Благодатна наша Курская земля! Мы же с тобой куряне!
– Сынок! Ты чего? Белены объелся? Прекращай ныть, как баба. Нам надо ещё несколько скважин пробурить. Месторождение оконтурить. Да, я курянин. Это моя 12 глубокая скважина. Мы все здесь россияне. Мы работает на страну. И ты, прежде всего, её сын. Потерпи до армии. Валька от тебя никуда не денется. Захочешь учиться после дембеля – нет проблем! К нашим старикам в отпуск съездим! А сейчас приказ спать! Залезь с головой от комаров в спальник и спи.
– Да тоска меня заела! Не продохнуть. Скучаю я по нашему домику, по нашей корове Зорьке, по нашей Муське. Дедушка с бабушкой каждую ночь сняться. А мама меня ночами в поле зовет. Хочется ухнуть в нашу травушку-муравушку и замереть до утра.
– Есть такое обязательство, сынок. Надо! Наступи себе на горло. И представь, что в данную минуту на тебя смотрит вся страна. И бабушка, и дедушка, и наша мамка, и твоя Валюша! И ты их кормилец!..
Самолет неожиданно вздрогнул и злобно зарычал. Его крылья присели и задрожали от напряжения. Двигатели загрохотали в яростном порыве, и самолёт устремился к земле, бешено сотрясая воздух ревущими моторами. Выпущенное шасси коснулось взлётной полосы, погасли прожекторы и замелькали огни знакомого мне аэропорта.
В Москве я, оглушённый рёвом взлетающих самолётов, выпросил билет до Краснодара, и пересел на другой рейс.
Была надежда, что я догоню Ларису. Я верил в чудеса. Пока она не утонула в омуте путанных, житейских проблем. Пока не измучила себя мыслями о безысходности судьбы. Надо вырвать её из неразберихи обстоятельств, связанных с моей непутёвой жизнью в молодости. Я надеялся, что наши чувства заставят нас обернуться друг к другу и вспыхнуть снова, как берестовые ветви в разгорающемся костре.
Я сидел в качающемся кресле самолёта, мысленно представляя, как меня месяц назад взбалтывало до тошноты Охотское море. Наше судно «Морион» исследовало тогда прибрежный шельф у острова Сахалин. Погода была штормовая – не рабочая. И мы, преодолевая бурлящие валы волн, искали тихую бухту, чтобы спрятаться от шквалистого ветра.
