В туалете просидела несколько часов. За это время одежда и волосы успели подсохнуть. Когда рыдания стихли, я переоделась в спортивную форму, хорошо, что в тот день физкультура была, и пошла домой.
Сразу же скользнула в свою комнату, не желая, чтобы Мишка заметила мои красные глаза и влажноватые волосы. К моей радости меня никто не тревожил. Я упала на кровать и забылась тревожным сном, где снова видела мёртвую мать на полу нашей кухни. И свору собак, которая гналась за мной, чтобы вновь растерзать на части. Просыпалась в холодном поту. Смотрела в потолок, на котором плясали тени, и снова забывалась тревожным сном.
Лишь утром мне приснилась мать. Живая. Такая, какой она была пять лет назад. Красивая. С гладкой белоснежной кожей и золотыми волнистыми волосами. Мать стояла на кухне и ласково улыбалась мне. За её спиной стоял отец. Образ был расплывчатым и смутным, но я прекрасно знала, что это он.
Мать подошла ко мне, обняла, а потом ладонями обхватила лицо и прошептала:
— Прости меня, дочь. Прости.
Я проснулась и села на кровати. Услышала за дверью тихие шаги. Знала, что Тоша собирается на работу.
Потёрла лицо ладонями и спустила ноги с кровати. Тут же поджала пальчики на ногах, чувствуя холод. После сна осталось гадкое послевкусие. В горле вновь ком слёз встал. Немного знобилою
Мама. Я нашла её неделю назад на кухне, когда вернулась со школы.
Как всегда с опаской заходила в квартиру. Прислушивалась к каждому шороху и звуку. Боялась услышать мужские голоса. А ещё хуже, если бы из комнаты матери доносились стоны и шлепки. Но стояла тишина, только тиканье часов было слышно и как вода по трубам бежит. Разулась и, определив по висящей на крючке куртке, что мать дома, пошла на кухню, чтобы попить.
Мать не встречала меня, а я только рада была этому. Не могла видеть её полный жалости взгляд и виноватое выражение лица. Очнулась. Три года никак это не заботило, а тут озарение пришло.
Когда увидела мать на полу, даже не удивилась. Такую картинку за последние четыре года я видела регулярно. Только злость в груди поднялась. И желание хорошенько пнуть мать ногой. Клялась ведь мне и Антону, что исправится. Что лечиться от зависимости станет.
Стала, конечно. Если судить по количеству шприцов на полу, сегодня у неё пир. Отыгралась за несколько дней. За всё то время, что держалась.
Я склонилась к ней, чтобы потрясти за плечо и заставить перейти в свою комнату. Переступать через её тело не было желания. Убирать на кухне не стала бы. Антон мне категорически запрещал. Как и дома оставаться, если вдруг мать кого-то притаскивала.
Коснулась плеча. И замерла. Глаза матери были приоткрыты. Я видела только белки. Ужасающе жёлтого цвета. Коснулась её руки и отпрянула. Упала на попу и к стене отползла. Мать была ледяной.
Некоторое время сидела у стены, стеклянным взглядом смотря на бездыханное тело. Мыслей в голове не было совсем. Гулкая пустота. Я не помню даже, как поднялась с пола и в подъезд вышла. Как на ступни опустилась. Всё было смазанным. Смутно помню, как Михайлина пришла, что-то спрашивала. Потом вернулась, на колени меня к себе усадила и стала укачивать, как ребёнка, поглаживая по голове. Кажется, я всё же расплакалась тогда.
Уже в квартире Миши я со странным спокойствием и облегчением забралась на кровать, включила телевизор и смотрела сквозь экран.
Было стыдно из-за того, что я чувствовала себя счастливой.
