Натка, поборов гнев, промолчала. Но совету химички последовала. Не потому, что получила грамотную подсказку. Животных она любила. Часто ходила на ферму. Там у нее обитала любимица по кличке Зорька.
В магазине девушка купила батон для Зорьки. Та, учуяв Натку, радостно замычала.
На ферме бодрствовал только один скотник. Он добродушно сказал:
– Кормилица явилась. Беги к своей буренке.
Натка разломила батон, начала кормить Зорьку. Та смачно жевала, периодически облизывала шершавым языком щеки девушки.
Натка стала жаловаться на свою жизнь. Зорька внимательно глядела на девушку, и та вдруг увидела, как у коровы из глаза скатилась слеза. Наталка разрыдалась. Животинушка понимала свою кормилицу.
На ферму упали сумерки. Девушка отряхнула с юбки солому, поцеловала Зорьку и, спокойная, умиротворенная, пошла домой.
У ворот ее поджидал молодой человек в солдатской форме.
– Дима! Ты откуда? – задала дурацкий вопрос девушка.
Солдат прижал ее к себе:
– Здравствуй, я насовсем. Комиссовали меня.
– Что собираешься делать?
– Работать продолжу у фермера Жукова. Погоди думать о работе, айда ко мне.
Натка подумала:
– Подожди секунду.
Она отворила дверь, скрылась в доме.
На восходе солнца молодые растворились в дали деревенских улиц. Натка сияла и цвела. Рядом – любимый человек. Школу стала посещать через день. Бабушка вся извелась:
– Внученька! Что ж ты творишь? Тебе голову забивать знаниями надобно, а ты хвостом крутишь.
Натка улыбалась:
– Тебе, бабуля, не понять меня.
Она чмокнула старушку в щеку:
– Ты прости меня, но ты вчерашний день.
Старики вздыхали, но ничего поделать не могли. Упрямый и крутой нрав внучки они хорошо знали. На всякий случай вызвали мать. Та появилась на пороге отчего дома взволнованной.
– Опять бедокурит?
Бабушка махнула рукой:
– У нас терпение закончилось. Не знаем, что и делать.
Иван встрял в разговор:
– Поговорю с ней по-мужски.
Жена одернула:
– Ты все испортишь.
В это время вернулась Наталка. По напряженным лицам поняла: ее ждет взбучка. Она демонстративно уставилась на близких людей:
– Бить будете или как?
Иван не выдержал:
– Тебя не только выпороть надо, а в тюрьму неплохо упечь.
Наталка взвилась:
– Не лезь, гад, в мою жизнь, свою латай, как надо. Лучше за сынком гляди, а то вырастет оболтусом.
Она хлопнула дверью, оставив взрослых наедине с горькими мыслями.
Григорий Владимирович почесал затылок:
– Нет, ребятки, тюрьма по ней не плачет. Ей нужен хороший психотерапевт, а на худой конец – следует отпустить вожжи, и пусть плывет по течению. Авось Бог над ней сжалится, наставит на истинный путь.
Пока взрослые рассуждали, Натка обхватила руками шею Зорьки и горько плакала:
– Подскажи, родная, что мне делать. Знаю, характер у меня гадкий. Но меня никто не понимает. Только нотации читают, от них я зверею. Гладят по шерстке – вижу, что фальшивят. Никудышная я, моя Зоренька, падшая я.
Кто-то тронул ее за плечо.
– Ты откуда, Дима?
– С работы топал, твой плач услышал. Идем домой.
– У меня нет дома.
– Есть, мой дом – твой дом.
Второй месяц Натка жила у Димы. Она успокоилась, почти регулярно посещала школу, варила для любимого супы, жарила картошку.
Изредка наведывалась бабушка, оставляла гостинцы, вздыхала, но ничего не говорила.
Однажды на пороге появился участковый. Он деловито разложил на столе бумаги и с ходу обратился к Диме:
– Поступил сигнал, что ты сожительствуешь с малолеткой.
Дима изменился в лице:
