Снова посмотрев на Гейба, Рэчел на короткий миг ощутила, что перед ней не враг, а просто человек, такой же несчастный и потерянный, как и она сама.
Гейб, откинув назад голову, внимательно смотрел на нее.
– Слушай, ведь твой парнишка… Он ведь каждый вечер плотно обедает, верно?
Охватившее ее на короткое время теплое чувство разом исчезло.
– Ты что, опять за свое?
– Ответь мне на вопрос, и все дела. Он ведь сытно обедает, верно?
Рэчел неохотно кивнула.
– И завтракает тоже? – гнул свое Боннер.
– Ну да, вроде бы.
– В садике всем детишкам дают перекусить и кормят их хорошим, сытным ленчем. А когда он возвращается домой, кто-то из вас – либо ты, либо Кристи – наверняка дает ему еще чем-нибудь подзаправиться?..
Вот только не факт, что так будет и в следующем месяце, не говоря уже о следующем годе, подумала Рэчел, и по спине у нее побежали мурашки. Она почувствовала себя так, словно ее толкали на какой-то нехороший и опасный поступок.
– Рэчел, – снова заговорил Боннер, – пора тебе заканчивать голодовку.
– Не болтай ерунды!
– Тогда объясни мне, чего ради ты себя истязаешь?
Если бы Гейб говорил своим обычным грубоватым тоном, Рэчел было бы проще, но сейчас в голосе его звучали непривычные мягкие интонации, против которых у нее не было почти никакой защиты, и потому она сочла за лучшее, собрав остатки сил, броситься в атаку:
– Я отвечаю за него, Боннер. Я, я одна, и никто другой!
– В таком случае тебе следует получше заботиться о себе.
– Не лезь ко мне с советами, – отрезала Рэчел и прожгла Боннера злобным взглядом.
– Учти, чокнутым лучше держаться вместе.
Сказав это, Боннер бросил на Рэчел такой полный понимания и сочувствия взгляд, что у нее перехватило дыхание. Она хотела сказать еще какую-нибудь колкость, но не смогла.
– Я не хочу об этом говорить.
– Вот и ладно. Лучше поешь.
Пальцы Рэчел судорожно сжали лежащий у нее на коленях бумажный пакет. В душе она вынуждена была признать, что Боннер прав: как бы она ни истязала себя, это не могло гарантировать Эдварду защиту от жизненных неурядиц.
Душу ее захлестнуло бессильное отчаяние. Ей так хотелось, чтобы у сына было все, не только пища, но и безопасность, уверенность в завтрашнем дне, здоровье, образование, дом, где он мог бы жить. Но, даже лишая себя последнего куска, она была не в состоянии обеспечить ему всего этого.
Глаза Рэчел наполнились слезами, и по щеке побежала влажная дорожка. Мысль о том, что Боннер увидит ее плачущей, привела ее в ярость, и она, устремив на него испепеляющий взгляд, пробормотала:
– Попробуй только хоть слово сказать!
Боннер шутливо поднял кверху обе руки, давая понять, что не собирается ей перечить, и отхлебнул еще глоток «Доктора Пеппера».
По телу Рэчел пробежала судорога. И тут Боннер был прав: напряжение последних месяцев в самом деле сделало ее похожей на сумасшедшую, и понять ее мог только такой же сумасшедший, как и она.
Если трезво взглянуть на вещи, подумала она, то у Эдварда во всем мире не было никого, кроме нее, а она действительно относилась к себе просто наплевательски. Доводя себя голодом до полного изнеможения, она лишь делала еще более нестабильным их с Эдвардом и без того незавидное положение.
– Сукин ты сын! – пробормотала она, глядя на Гейба, и вытащила из пакета гамбургер.
Боннер, ни слова не говоря, натянул на самые глаза козырек своей бейсболки, словно собирался хорошенько вздремнуть.
