– Да уж… Наши близкие, наверное, уже и не вспоминают о нас. Похоронили. Оплакали. И на праздники могилки подправляют.
– Кто знает… – пожал плечами Андрей. – Я так до конца теорию Клима Дмитриевича и не понял. Во всяком случае, тот вывод, к которому я пришёл, выглядит слишком кошмарным.
– А что за вывод?
– Нет больше будущего. Просто нет. Растворилось в потоке хаоса. И мы с тобой только два его осколка, которые чудом выжили.
– А… – хотела сказать что-то Марфа, но прям залипла на несколько секунд. – Ты хочешь сказать, что этот старый козел уничтожил наш мир? Что он убил миллиарды людей?
– Да.
– Там же мама… сестра… отец… Боже!
– Он тебя к этому проекту не привлекал?
– Я только от тебя о проекте узнала. Судя по тому, что я тут, очевидно, привлекал. Слушай. А что с теми, кто жил тут раньше?
– С кем именно?
– Ну вместо нас.
– Со слов профессора их личности были в основном затёрты. Какие-то остатки слились с нами. Тебе, кстати, как в новом теле? Не жмёт нигде?
– Шутник, – смешливо фыркнула Марфа.
– Я серьёзно. Меня первые недели прямо заносило. Не понимал, кто я, где я, что я. С габаритами тела не мог совладать. Всё непривычно…
– То же самое, – кивнула Марфа. – Только привыкала быстро, так как меня пороть почти сразу начали. Так что шкурку эту лягушачью я стала ощущать очень быстро и крайне отчётливо. Особенно на попе и спине.
– Боль… Меняет сознанье. Страх… Взрывает дыханье. Жизнь… Теряет, сгорает… Кровь в венах играет…
– Пламенев?
– Именно.
– Да… – тихо произнесла Марфа. – Что-то очень похожее. Боль обостряет ясность бытия. Но я бы согласилась месяц-другой с разбитой в кровь задницей хоть ради смартфона с пусть даже ограниченным количеством композиций.
– А я бы с удовольствием на концерт сходил. Наверное, любой группы. Просто чтобы музыка громче. А всё вокруг яркое. Тут то куда ни глянь – тусклое всё. Блёклое. Ярких цветов, почитай, что и нет. Ты думаешь, чего они с той краской забегали? Она яркая, сочная. Думаю, им и самим несладко в этой серости жить.
– Только они к ней привыкшие. А мы с тобой видели и другую жизнь… другой мир. И нам сложнее во много раз. Мы знаем, что мы потеряли.
– Мы потеряли… – тихо произнёс Андрей и задумался.
– Ну да ладно, не грусти, – по-своему расценила состояние парня его супруга. – Ты, кстати, не можешь мне объяснить, чего мы в этой глуши забыли?
– А куда нам идти? Есть предложения?
– Туда, где спокойно и сытно.
– В эти времена таких мест нет.
– Тебя ведь тут пытались ограбить. Все. И Церковь, и мой отец, и воевода. Да и вон как унизили на верстании. Почему ты всё ещё тут? Разве нет мест куда интереснее?
– Милая, а что ты о них знаешь, об этих местах?
– Ну… – задумалась она.
– В этом мире одиночки не выживают. Увы. Теоретически в той же Литве или Польше у меня больше шансов. Особой религиозной ревностью я не отличаюсь, поэтому без каких-либо проблем смогу сменить православие на католичество или даже лютеранство. Но… Отправившись на запад я… мы там окажемся одни. Одиночками.
– У тебя есть деньги.
– Не так много.
– Ты ведь можешь ещё краску сделать. И добыть много денег. Я ведь правильно всё поняла, и ты её сам сделал?
– Правильно. Но ты упустила из виду тот факт, что у Остапа Бендера тоже было много денег. Помнишь, чем всё закончилось?
– Ты думаешь? Ну… времена другие.
– Повторяю, если ты ещё не поняла, то в этом мире не выживают одиночки. Ты можешь быть умным, красивым, богатым, но если за тобой не стоят родичи или союзники, то это всё очень быстро закончится. И чем сильнее за тобой стоит «массовка», тем спокойнее тебе живётся. До определенных пределов, потому что тебе нужно как-то обеспечивать её лояльность.
