Евдокия зло зыркнула, но промолчала.
– Не расскажешь, что ему воевода посулил?
– Нет.
– Пётр мёртв. Воевода уехал. Какой смысл молчать? Я хочу знать, к чему готовиться. Ты ведь понимаешь, Петра твоего подставили под удар. Кто-то воеводу настроил против него. Он ведь в сотники метил. Не так ли? Понимаешь, что произошло?
Евдокия отвернулась. Молча.
Андрей с минуту подождал. Пока не догадался присесть рядом и обнять её. И тёща зарыдала. Тихо. Просто чуть подрагивая. Но в три ручья.
– Его сгубили. Свои же, – вкрадчиво произнёс Андрей.
И Евдокия не выдержала, начав подвывать, схватилась обоими руками за лицо.
– Что они ему сказали?
– Если бы я знала, – давясь слезами ответила она. – Он ничего мне говорил.
– Совсем ничего?
– Да. Он был словно одержим. Глаза горели. А сам словно не свой.
– Ясно, – примирительно добавил Андрей. – Я по осени в Тулу собираюсь. Если хочешь – поедем вместе. Зазимуешь у брата.
– И дочь оставить?
– Так вы с ней как кошка с собакой. Зачем тебе такая боль?
– Какой бы ни была, а всё моя дочь.
– Тогда тебе с ней помириться нужно.
– Нужно… – кивнула она. – А ты про волколака верно говоришь? Или меня успокаиваешь?
– Дались они тебе!
– Чую беду я. Мне надысь мать снилась. Манила. Сказывала, что соскучилась.
– Вздор это, – уверенно произнёс Андрей. – Священники говорят, что верить снам не стоит. Ежели на утро благодати нет, то это не от Бога. Это лукавый развлекается и душу бередит.
– Может, и так. А всё одно – чую беду. Не хочу её одну оставлять.
Андрей кивнул.
Он не понимал – играла Евдокия или нет. А если играла, то в чём и зачем? Но её эмоциональное напряжение чувствовалось. Но главное, он осознал, что снова чушь сморозил.
Ситуация достаточно сложная была.
Выйдя замуж за Петра Глаза, Евдокия перешла в его семью и род. Её старые родичи остались родичами, но род она сменила.
Муж умер. И его вдова «прицепом» отъехала в род Андрея, который взял в жёны её дочь. Строго говоря, это было необязательно. Просто её братик, ставший старшим в роду, без всякого стеснения посадил сестрёнку на шею этому выскочке в качестве мелкой мести. Да и ему подспорье – всё лучше, чем содержать ещё одного человека. Считай, балласт. Хотя Евдокия могла остаться и в его роду. Ничего такого в этом не было.
Так вот.
Отказ Евдокии зимовать у брата можно было растолковать по-разному. Можно как позор для женщины, которую по факту выгоняют. При определенном желании это и как вызов через оскорбление расценят. А можно и как позор Андрея, набравшего людей и не потянувшего их по финансам. Как ни крути – ничего хорошего.
Понятно, если бы у Прохорова сына всё было «тепло и сухо», а Евдокия приехала бы к брату с богатыми подарками, да не в первую же зиму, а через парочку, то да. Никаких бы вопросов. Сейчас же такая поездка выглядела очень подозрительно и неприятно…
– Ты твёрдо решила оставаться?
– Да.
– Тогда попробуй её наставить на путь истинный. Видишь же – безрукая стала после того чародейства злодейского. Только осторожно, прошу тебя, осторожно. Ты думаешь ей приятно в пятнадцать лет чувствовать себя бестолковой коровой? Просто показывай. Как ребёнку малому. Терпеливо. И не кричи на неё.
– Она и сама не хочет.
– Хочет. Поверь, хочет. Она безумно стыдится того, что простых вещей не умеет. Но это чародейство ей как корова языком слизнуло всё, чему ты её ранее учила. Вообще всё. Считай, что перед тобой не взрослая женщина, а девочка неразумная. Только с гонором и обидой. Ты ведь её год била. Такое не прощается просто так.
