– Рассказывайте.
– Государь, – осторожно начал первый докладчик, – интерес митрополита не связан с Сильвестром и князем Григорием Ивановичем. Они все сами по себе.
– И Сильвестр, – заметил второй докладчик, – просто интересовался.
– Добре. Тогда давайте по порядку. Какой интерес у Макария?
– Андрейка сын Прохора сначала откуда-то достал ляпис-лазури с гривенку. Да не камня, а краски. Говорят – наследство отца, которое тот хранил на чёрный день. Из числа трофеев. А потом удумал лампу добрую, – произнёс первый докладчик, кивнул на ту, что стояла у царя на столике. – Вот эту. И печь, что греть греет, а дым на улицу сразу отводит.
– Он из мастеровых?
– Он сын поместного дворянина.
Поместные дворяне были епархией царя, и интерес митрополита к столь головастому пареньку из поместных вызвал в Иоанне Васильевиче некоторое раздражение. Как и то, что лампу ему презентовали как Божью благодать, полученную через Церковь, а не как выдумку царёва слуги.
Царь нервно дёрнул подбородком, словно поправляя одежду, но промолчал.
– Макарий ему заплатил?
– И да, и нет.
– Как это?
– Сначала Андрейка краски принёс чуть и попытался её продать через местного купца. Дабы на вырученные деньги зиму прожить. Его же отец умер минувшим летом, обороняя Тулу от татар. Сказывают, славный был воин. И погиб в бою от стрелы, сразив нескольких супостатов. Кони его пали. Доспех и многое другое досталось татарам. А поместье оказалось опустошено. Жить ему было не с чего. Мать же умерла ещё раньше, отчего паренёк остался круглой сиротой без средств к существованию. Но сразу же вмешалась Церковь. И оставшуюся краску парня вынудили частью продать, а частью подарить ей.
– ЧТО?!
– Четыре десятых доли гривенки Церковь у него купила за бросовую цену. Остальное он Церкви вкладом отдал.
– Хотя эта цена была выше, чем та, что дал купец, – добавил третий докладчик.
– Но несильно, – поправил второй докладчик.
– А что с лампой и печью?
– Он их пожертвовал Церкви.
– Безвозмездно? – спросил, поиграв желваками царь.
– Митрополит выделил ему сто рублей, хотя, как нам удалось выяснить, просил он сотую долю от выручки. Местный тульский священник удумал вместо денег подарил ему шесть меринов со сбруей. Прилюдно. Дескать, от Матери Церкви. Макарий одобрил, когда узнал.
– Они обошлись ему в сто рублей?
– В семьдесят два и тридцать семь копеек.
– Андрей сумел верстаться? – после долгой паузы спросил Иоанн Васильевич.
– Да. Выехал сам на коне в кольчуге с мисюркой, луком, саблей, щитом и копьём. А с ним два холопа выехали, также одвуконь, с копьями да щитами. Но их ему засчитали только кошевыми, так как вместо кованой брони тегиляй на них был.
– Тоже митрополита дела?
– Нет, – ответил первый докладчик. – Это уже воевода.
– А этому что не сиделось?
– Бедно же город служит. Он посчитал, что невместно новику сразу засчитывать и послужильцев. Это ведь оклад денежный нужно ему добрый положить. Получше многих.
– А волнение отчего среди посадских и служилых в Туле вышло?
– Отец Андрейки, Прохор, взял в долг у Петра Глаза мерина с меринцом да панцирь со шлемом. Когда же тот погиб, то сыну не оставил их наследством, так как ранее потерял от татар. Андрейке тогда ещё пятнадцати лет не было, поэтому долг должен был отдавать Петру глава рода – Степан Седой из Коломны. Но Пётр рассудил иначе и попытался взыскать деньги с Андрейки незадолго до верстания.
