– Зачем сие?
– Сказывают, чтобы тот не смог его пройти. И пошёл, как все, в послужильцы на два-три года. Вроде как урок.
– Но на самом деле оказалось, что это не так, – заметил второй докладчик. – Воевода Григорий Иванович подговорил Петра потребовать долг. И когда тот сие сделал, то воевода признал и погасил долг из пожертвований, сделанных ранее от имени Андрейки на нужды города.
– Себе же взял долю, – заметил третий.
– А волнение с чего?
– Пётр не успокоился. Он тем же вечером попытался с Андрейки взыскать ростовые деньги и самолично наложенную виру в двадцать пять рублей. За то, что Андрейка, дескать, имя его славное поносил.
– САМОЛИЧНО?! – рявкнул царь, чуть привставая. Покушения на такие вещи он очень не любил.
– Судить некого, Государь, – спешно заметил третий докладчик. – Андрейка вышел против него с сабелькой и зарубил насмерть. Пётр ведь провозгласил Божий суд самовольно.
– Не Пётр, а его человек по его приказу, – поправил второй докладчик.
– Верно. Вот воевода и посадил Андрея в холодную. Самовольный Божий суд ведь не суд. И выходит, что сие убийство государева человека. Так что ему требовалось время, чтобы во всём разобраться. Народ же вышел за него просить.
– Отпустил?
– Отпустил. Куда ему деваться? – вяло улыбнулся второй докладчик.
– Много наварил?
– Воевода-то? За то, что Петра сгубил, сказывают, что он сто рублей получил. Тот ведь в сотники метил. Ещё десять рублей получил он как долю в возврате долга. Семнадцать рублей на взыскании штрафов с вдовы Петра заработал. Ну и при покупке зерна для нужд разорённого города ранее ещё около двухсот рублей. Частью твои, Государь, деньги. Частью пожертвованные Церковью от имени Андрея.
– Как это? – в первый раз царь это уточнение не заметил, а теперь оно его царапнуло.
– Они небольшую часть от стоимости краски передавали на нужды города в распоряжение воеводы.
– А откуда вы узнали о наваре?
– Так окладчика спросили. Он про всех всё знает. Со всеми купцами дружит. Напоили, показали бумагу, тобой, Государь, подписанную. Вот он всё и вывалил.
– Окладчик – это хорошо, – скривился царь от с трудом скрываемого раздражения.
– Обидел воевода окладчика. Иначе бы промолчал.
– Чем обидел?
– Воевода разорил вдову Петра совершенно и оставил его единственную дочь без приданого. Ещё и роду остаток долга пришлось выплачивать, – начал первый докладчик.
– Чтобы не допустить кровной вражды, – продолжил второй докладчик, – он поженил Андрея на дочери Петра – Марфе-бесприданнице. Андрею же он пообещал в качестве приданого нарезать поместье Петра, в котором жили три дюжины крестьян.
– Но обманул.
– И это поместье никому не выделили. А крестьян себе разобрали сотники.
– А окладчика чем обидел?
– Ему он тоже крестьян обещал с этого поместья, но…
– Какой Гришка молодец, – процедил царь. – Прямо слушаю и не нарадуюсь.
Все помолчали. А что тут добавить?
– А что Андрейка? Где он сейчас?
– В поместье своём. Он туда отбыл. Нанял каких-то людей и отбыл.
– Каких-то?
– Кузнеца, разорившегося после нашествия. С женой и двумя детьми. Плотника безногого. Нищего с паперти. Двух бобылей да трёх вдов крестьянских с детьми малыми, что после нашествия маялись, нужду терпя. Рты же лишние. Ещё жену, тёщу и двух своих холопов, которых прежде прилюдно объявил свободными. Но они всё одно за ним пошли.
– Интересно… – задумчиво произнёс царь. – А что он там делать собрался?
