Тетя Маша все понимает, не зря она пришла с этим разговором ко мне. Но тут она останавливает меня, покосившись на пошевелившуюся Катю. Я принимаюсь гладить ребенка, отчего она снова погружается в спокойный сон. Пока я ее глажу – кошмаров нет, это я уже выучил.
– Сестры считают, что твой предок приведет корабль сюда, – объясняет она мне. – И тут придется впрягаться тебе, потому что никому из нас они не доверятся. Цвет одежды, как для твоих теть, сейчас не решит ничего – только возраст.
– Я готов, – киваю я, осознавая, что именно хочет сказать сильнейший телепат Человечества.
Искалеченные, замученные дети могут на мне заякориться, и тогда я дедову эпопею повторю. Но в этом нет ничего страшного, потому что чужих детей не бывает, а воспитанный на рассказах деда и прадеда, я к этому действительно готов.
– Аленка говорит, Катя себя умершей считает, – вздыхает тетя Маша. – Именно поэтому не боится. Так что ты учитывай на будущее.
– Знать бы, где они вывалятся… – вздыхаю я, потому что Космос большой.
– Корабли дежурят уже почти везде, так что найдем, – улыбается она мне. – Пойду я, а то твоя дочь уже просыпается.
Стоп, тетя Маша сказала «дочь». Это значит, что она оценила уже мое отношение к ребенку и я зря сопротивляюсь? Я в любом случае зря сопротивляюсь, хоть и вряд ли больше десяти лет между мной и ею. Я чувствую ее своей дочерью уже, потому что на свой возраст Катенька совсем не воспринимается. Это не проблема, на самом деле, существуют и методы, и подходы, особенно после мамы и прапрадеда. Проблема сейчас – избавить малышку от страха, причем подсознательного. А учитывая, что она возможный творец, то с памятью лучше не экспериментировать. Надо ей фильм включить, а только потом объяснять, что такое «мама» и «папа».
– Открываются глазки, – сообщаю я уже проснувшейся… доченьке, тетя Маша ошибаться просто не умеет. – Сейчас умоемся, покормим мою хорошую, а там и экран посмотрим, чтобы интересно было.
– Аленка в таком случае говорит «ура», – сообщает мне Катенька. – Я тоже так буду, можно?
– Можно, конечно, – глажу я ее по голове. – Пошли?
– Да-а-а-а! – совсем как маленькая, реагирует она, уже без страха протягивая руки.
– Умница какая у меня Катенька, – хвалю я ее, утаскивая в сторону гальюна. С туалетом справляется комбинезон, в который она обряжена, но помыть все равно надо будет, правда, не сейчас.
Самое главное, не произносить слов «игра» и «играть». Для малышки в этих словах боль. Плакать будет очень сильно, а тут у нас все равно не госпиталь, несмотря на полноценный Вэйгу. Да и не нужно никому, чтобы ребенок плакал, поэтому у нас есть «развлечение» – новое слово, и нет никаких игр. При этом заменить меня некому, и, когда найдутся остальные, будет ровно то же самое. По-моему, на такой вариант вообще никто не рассчитывал.
На коммуникаторе тем временем загорается сигнал трансляции. Понятно, Человечество сейчас будет извещено о наших находках, включая мнемограмму Кати. Ибо впереди у нас не просто полсотни маугли, а жутко травмированные, искалеченные фауной дети. Но я справлюсь, потому что никого другого, по заключению наших психологов, они не примут.
***
Что меня радует, так это тот факт, что здесь Винокуровы, – есть шанс, что не отмахнутся, ибо просыпается мой дар. А пока Катенька задает мне тысячу вопросов, наблюдая за ежедневной жизнью детсадовцев. Она смотрит и слушает, глядя на экран так, будто там чудеса какие демонстрируются, а не наша обычная жизнь. И хотя я ожидаю подобного, но одно дело ожидать, и совсем другое, когда так…
