– А теперь мы будем играть! – говорит воспитательница на экране.
– Ура! – радуются дети. – Игра!
– Почему они радуются? – удивляется задрожавшая Катюша. – Ведь сейчас будет больно!
– Больно не будет, – качаю я головой, прижимая к себе ребенка. – Больше никогда больно не будет. А игра – это совсем не то, что делали с вами, смотри сама.
На экране дети познают мир в игре, за ними жадно наблюдает Катенька, явно решив не бояться или же просто смирившись, а я раздумываю о том, что мне подсказывает интуиция, пробужденная даром. А говорит она, что я должен лететь. Причем с Катей и на эвакуаторе. В точности, как прадед. Вдобавок ощущение необходимости этого нарастает, кажется, с каждой минутой, поэтому я трогаю пальцем сенсор вызова коммуникатора.
– Я точно умерла, – убежденно говорит моя дочь. – Теперь все будет иначе, потому что у меня теперь есть… – она замолкает, неотрывно глядя в экран, где происходит встреча с родителями малышей.
Именно в эти моменты я понимаю: тетя Маша права, даже очень права, я Катю именно дочерью воспринимаю, и эмоции у меня все именно такие. Но вместе с тем растет необходимость срочно идти навстречу остальным детям. Отчего-то я воспринимаю их близкими. Может быть, потому что среди них член моей семьи?
– Ты чувствуешь, – утвердительно говорит тетя Маша, не утруждая себя приветствиями. – Скоро буду. Как малышка?
– Фильм для малышей смотрим, – улыбаюсь я, а она глядит так понимающе и, кивнув мне, отсоединяется.
– Ты мой папа! – произносит наконец Катенька. – Ты себя так же ведешь, значит, ты… – голос становится жалобным. – Папа?
– Да, доченька, – киваю я ей, обнимая пискнувшее дитя.
Ее комбинезон защищает хрупкие кости, поэтому обнимать можно, а дочка смотрит в экран, потом на меня и начинает улыбаться. Странно, до этого момента я не видел, чтобы она улыбалась, но вот сейчас она улыбается мне. Может быть, она копирует детей на экране, но эта улыбка совершенно преображает ребенка, сразу же затихшего у меня в объятиях. Она смотрит на меня так, как… Как мама на деда смотрит, наверное. Неужели это и есть запечатление? Но почему? Как?
– Катенька, мне нужно поговорить со взрослыми дяденьками и тетеньками, – начинаю я, и в глазах ее появляются слезы. – Ты их не испугаешься?
– Ты… ты не оставляешь меня? – удивляется дочка. – Ты с собой меня берешь?
– Да, малышка, – киваю я, гладя ее по голове, при этом реагирует она совсем не по возрасту.
– С тобой ничего не страшно, – отвечает она, всхлипнув.
Полились слезки, потому что эмоции сдерживать она не умеет, да и не нужно ей. Сейчас успокою мою маленькую, и пойдем к тете Маше – обсуждать мои ощущения. Как-то она все-таки быстро восприняла меня. Неужели обычного отношения достаточно? Я не знаю, что это означает, ведь только-только школу закончил, но вполне осознаю: Катя – моя дочь. Ей очень нужен папа, и мама еще.
– Тогда, выходит… – она снова задумывается, что-то вспоминая.
Восемь лет какая-то консервная банка относилась к ребенку, как к животному. Восемь лет! При этом Катя разговаривает, вполне способна о себе минимально позаботиться и в своем уме. Как это у нее получилось? Надо будет внимательнее мнемограмму посмотреть – там точно есть ответ. Ну и…
– Не помешаю? – раздается голос тети Маши. Катя только сильнее прижимается ко мне.
– Заходи, тетя Маша, – приглашаю я ее в каюту.
– Ой, а что это за девочка такая хорошая? – сразу же удивляется тетя Маша, глядя на Катеньку. – Не бойся меня, я совсем не страшная, а знаешь почему?
