Я мялась на пороге, не решаясь пересечь границу и шагнуть на дощатый, тщательно выметенный пол.
– Ты чего? – обернулась ко мне хозяйка.
– Ботинки грязные. Мне бы что-нибудь чистящее для начала.
– Разве? – Велла опустила взгляд.
Я посчитала необходимым объясниться:
– В кучу конского навоза наступила, вот и…
Только теперь, принюхавшись, осознала, что не чувствую мерзкого запаха.
– А-а-а, это! – улыбнулась ворожея. – Считай, что уже почистилась. Песок у нас не простой, прошлась по нему, подошвы стали как новые.
Я подняла ногу и убедилась в справедливости услышанного. Действительно, ботинки выглядели идеально, как будто я их только-только с полки сняла, чтобы примерить.
– Ух ты!
Повинуясь гостеприимному жесту, прошла вглубь павильона, всё ещё прижимая к животу подсетник. Птица сидела смирно, никак не проявляя своего присутствия. Беспокоясь за неё, я обратилась к ворожее:
– У вас найдётся что-то укрепляющее для моего питомца? Он отказывался от еды…
Велла усмехнулась:
– Конечно! Чем его кормить пытались? Как обыкновенного цыплёнка?
– Не знаю, – я пожала плечами.
– Это магическая иномирная птица. Наверняка привезли контрабандой. Возможно, яйцо или совсем крошечного птенчика. Лиловому Гароуду не выжить без иномирной подпитки.
– Зачем же тогда эти люди, – я махнула в сторону выхода, – пытались купить его у меня?
– Идём! – ворожея приложила палец к губам, давая понять, что нас могут подслушивать, и провела меня в дальний конец павильона, где стоял круглый столик из тёмного дерева и два изящных стула. Велла задёрнула занавеску, отделив будуар от остального помещения, изобразила сложный жест, словно запирающий нас, и пояснила: – Теперь можно и поболтать.
Я послушно уселась, расположив клетку на столе рядом с ароматными свечами, заполненным блёстками шаром и тремя колодами карт в изящной коробочке. Ворожея остановилась около стеллажа, где стройными рядами выстроились всевозможные склянки с замысловатыми этикетками, в задумчивости рассматривая их. Мы с Лиловиком покорно ждали решения.
Наконец девушка кивнула своим мыслям, схватила пузырёк и накапала из него мутноватую жидкость болотного цвета в фарфоровое блюдечко. Поставила блюдце на стол и плеснула в него воды из кувшина. Капли растворились не сразу. Сначала они запрыгали как живые, поднимая крошечные фонтанчики брызг, потом пустились в хоровод и, наконец, исчезли. Пахнуло чем-то неуловимо знакомым. А! Сирень! Не майская, только что распустившая цветы, а невзрачные плоды.
Я открыла дверцу и бережно достала птенчика. Усадила его перед блюдцем, спросила в сомнении:
– Как его поить? Есть какая-нибудь пипетка?
– Справится, – уверенно заявила ворожея, усаживаясь напротив меня.
И правда, Лиловик, нетвёрдо переступая, подобрался к блюдцу, зачерпнул клювом воды и запрокинул голову, блаженно, как мне показалось, прикрыв глазки тонкой голубоватой плёнкой. Так он довольно долго пил, а мы с Веллой молча смотрели на него. Остатки жидкости ворожея сама вытрясла птенцу в раскрытый клюв.
Я боялась пошевелиться, наблюдая, как преображается мой питомец. Лёгкие пёрышки, казавшиеся до этого слипшимися, измазанными то ли гудроном, то ли смолой, распушились, засияли сапфировым блеском. Лапки стали крепкими, уверенными. Лиловик распахнул крылья, демонстрируя их красоту, и поднял остренький хохолок.
– Ой! – удивилась я. – Он как будто поменял внешность.
