Фиолетовое драже. Даже боюсь представить, что там за вкус, но всё же открываю рот и, зажмурившись, кладу это неизвестное за зубы.
— Ммм… - даже улыбнулась.
Мой некогда строгий босс находит себе такую же и съедает ее, улыбнувшись в ответ.
— Виноград?
— С солью, - уточняет, получая мой слабый кивок.
— Но по-странному вкусно.
И он вдруг прищуривается, облизнув верхнюю губу, но тут же мотает головой, следом отворачиваясь к налитому кофе.
— Может, посмотрим фильм, Ален?
Только бы не свел это все к просмотрам кино с последствиями…
— Это будет твое задание на сегодня. А фотосессию посмотрим в следующий раз, хорошо?
Едва ли у меня есть выбор.
— А какое задание?
В ответ улыбается, указывая взглядом на кофе.
— Бери с собой и пойдем, я расскажу.
Приходится слушать.
— Так… - говорит, выходя со своим напитком из кухни.
Мне даже немного жаль, что мы не взяли с собой те странные конфеты. Я иду за ним прямо до дивана и соглашаюсь сесть на указанную взглядом середину.
— Так ты работаешь у нас, потому что любишь литературу? - Улыбнувшись, берет пульт. - Прочитал вчера в резюме.
И я бы поежилась, но сама лично писала это своей рукой три месяца назад, так что… ничего удивительного! В конце концов, он и не такое обо мне знает.
— Да, - наконец отвечаю кратко.
— А что ты любишь?
— Нон-фикшн и публицистику…
— А биографии?
Кивнув, решаю даже улыбнуться.
— Люблю.
— О, отлично, - отвечает взаимной улыбкой и вдруг разворачивается, падая на диван по левую руку от меня, - тогда у тебя, еще раз скажу, задание, пока мы смотрим фильм, подумай…
Уже копается в поиске, вводя буквы, складывающиеся в незнакомое мне имя.
— Смогла бы ты убедить эту мадам написать и издать у нас свою биографическую драму. Потом ответишь, что там надумаешь.
Открывает обложку единственно появившегося фильма, заставляя меня всмотреться в профиль задумавшейся пожилой женщины, держащей в пальцах зажженную сигарету.
— Ханна Арендт*… а кто это? - Тихо спрашиваю, пока тот опускает курсор ниже.
Улыбнувшись, нажимает на “Play”.
— Узнаешь, - говорит, погасив весь искусственный свет одним лишь хлопком в его огромном зале.
И хорошо, что здесь не зашторены окна, а то стало бы очень странно оставаться с ним один на один в темноте. Впрочем, не в первый раз.
Отгоняю мысли, решая погрузиться в фильм.
Всё начинается с лекционного зала, стекая из сцены в сцену. И передо мной растекается история, которая почему-то уже царапает изнутри. Я пытаюсь отвести взгляд и не смотреть на намёки отношений девчонки с одним слишком статным и старым философом, притягивая хоть какие-нибудь оправдания не вникать в первый посыл.
Чувствую, как он рядом откидываеься на спинку и хмыкает, явно заметив, что я смутилась.
Это всё пока что не для меня, но создаёт иллюзию, словно та, о которой снят этот фильм, своим чарующим голосом шепчет свою историю, не давая шанса не слушать, не слышать и, к сожалению, не понимать.
Девочка вырастает в умную, взрослую женщину, решившую написать о страшном.
Здесь даже воспроизвели сцены из здания суда в Израиле, заседание, которое та и решилась освещать, приехав из светлых Штатов.
— Какой это год? - Спрашиваю, подавшись вперёд к экрану и упираю локти в колени, положив голову на ладошки.
— Шестьдесят первый, Ален. - Отвечает Вадим, не меняя позу.
Я слежу и начинаю сопереживать Ханне, решившейся опубликовать работу, которую не принимает никто. От нее отворачиваются даже некогда дорогие, а она не сдается, хотя даже ее издательство пытается на нее надавить. За то, что Ханна впервые решилась назвать всё своими именами, назвав осужденного - ничего не понимающим винтиком в этой огромной жестокой системе нацизма, пугающей и умерщвляющий… на неё сыпятся обвинения, сейчас даже кажется, что все считают её пособницей, сумасшедшей.
