Попроси меня. Т. V - страница 20

В своей оде Державин иллюстрирует непостижимую природу Бога, соединяющий всё, и загадочную противоречивую сущность человека, поставленного между земным и духовным, который одновременно преклоняется перед Богом и провозглашает себя богом: «О, Ты, пространством безконечный, – Живый в движеньи вещества, – Теченьем времени превечный, – Без лиц, в трех лицах Божества! – Дух всюду сущий и единый, – Кому нет места и причины, – Кого никто постич не мог – Кто все Собою наполняет, – Объемлет, зиждет, сохраняет, – Кого мы называем – Бог!.. – Себя Собою составляя, – Собою из себе сияя, – Ты свет, откуда свет истек… – Светил возженных миллионы – В неизмеримости текут: – Твои они творят законы, – Лучи животворящи льют… – Ты есь – и я уже не ничто! – Частица целой я вселенной, – Поставлен, мнится мне, в почтенной – Средине естества я той, – Где кончил тварей Ты телесных, – Где начал Ты духов небесных, – И цепь существ связал всех мной. – Я связь миров, повсюду сущих, – Я крайня степень вещества, – Я средоточение живущих, – Черта начальна Божества; – Я телом в прахе истлеваю, – Умом громами повелеваю; – Я царь – я раб; – я червь – я бог!..»29

P.S. Сознание образованного русского общества тянуло дальше, к постижению тайн мироздания, поэтому увлечение «научной» мистикой было ответом на невежественность своей церкви и продолжением той мистики, которая находилась внутри нее. Ожидали большего, втягивались дальше в надежде открыть что-либо необычайное, полезное, благословение «Неизвестностью», невиданные источники «Силы Света», и, в конечном итоге, не найдя ни чего благодатного за пределами сознания, в «тонком» мире, «спустились» на землю, но не отступили, как неотступно от своего православие, и, наконец, в продолжение общей тенденции нашли-таки «настоящий» источник мудрости и благословения в соединении земного и мистического, – мистическую философию – благодатность в полной самостоятельности, в полном отторжении Бога…

Вступив на престол, Екатерина II торжественно заявила – «самовластие, не обузданное добрыми человеколюбивыми качествами в государе, владеющим самодержавно, есть такое зло, которое многим пагубным следствием непосредственной бывает причиной». «Слова не составляют вещи подлежащей преступлению»30 − декларативно афишируется в первое время, что запрещение даже «очень язвительных» сочинений ничего иного не произведет, как «притеснение и угнетение», усилит невежество, отнимет охоту писать.

Однако сама цензура не была ликвидирована, но получила следующее задание: «Слышно, что в академии наук продаются такия книги, которыя против закона, добраго нрава, нас самих и российской нации… Надлежит приказать наикрепчайшим образом академии наук иметь смотрение, дабы в ея книжной лавке такие непорядки не происходили, а прочим книготорговцам приказать ежегодно реестры посылать в академию наук и университет московский, какие книги они намерены выписывать, а оным местам вычернивать в тех реестрах такия книги, которыя против закона, добраго нрава и нас»31. Уже на втором году царствования издается указ о запрещении продавать «Эмилия» Руссо, Мемории Петра III и много других подобных книг.

В 1769 г. Екатерина приступила к изданию журнала «Всякая всячина», намереваясь воспитать читателей, руководя ими. Развитие литературной и журнальной деятельности в России вынуждало императрицу отдавать много времени цензуре. Функцию цензоров исполняли различные чиновники, но высшим цензором оставалась сама императрица.