Попроси меня. Т. VIII - страница 16

После первой русской революции Г.В. Плеханов высказал свое мнение точнее: «Чем дольше действовала притягательная сила российской социал-демократии, тем больше примыкало к ней людей, мало подготовленных к усвоению правильных тактических понятий; на этих людей и поспешили опереться те из главных представителей «политического» направления, которые и стали на сторону группы "Освобождение Труда" в ее борьбе с "экономистами"! но на самом деле являлись скорее бланкистами45, чем марксистами, "от них же первый" был "известный" Н. Ленин. Само собою разумеется, что ленинский бланкизм обнаружился во всей полноте далеко не сразу. В течение довольно продолжительного времени он имел вид марксизма, – правда, весьма одностороннего и "куцего" но все же подающего надежды на дальнейшее развитие в надлежащую сторону… Свою бланкистскую контрабанду он проносил под флагом самой строгой "ортодоксии". Это успокаивало марксистскую совесть тех его сторонников, которые, плохо разбираясь в вопросе о том, какою именно должна быть тактика марксистов, в то же время хотели остаться верными Марксу»46.

Однако парадокс всех этих взглядов заключается в том, что именно Ленин по-настоящему и был последователем марксизму от «а» до «я». Для либеральных экономистов религиозные вопросы являлись скорее кухонной философией на досуге, рассматривая экономическую и идеологическую часть Маркса практически как две разные стороны бытия. Для Ленина же решение религиозного вопроса было самозабвенной целью. Фактически, можно сказать, что Ленин – это холодная вычислительная машина, легко и быстро постигший образовательный курс университета даже во время своего отдельного обучения, он также отлично постиг и всего Маркса, понял его во всеобъемлющей форме. Крайний, реакционный марксизм тем более резонировал с внутренней повышенной энергетикой и гуманизмом Ленина, повышенным требованием предъявить старому режиму в полном объеме «по счетам»; привидения общественного устройства к системе всеобщей целесообразности и справедливости в наиболее полном, а значит и крепком ее осуществлении. Ставя на первый план идеологию, ленинская логика, в первую очередь, выстраивалась по принципу целевой жесткой бескомпромиссности: да – нет, свой – чужой, нужен – не нужен. Прежние робеспьеры и бланки не имея гегелевско-марксистского учения, развития системы на отрицании прошлого и установления новой духовной связи, шли «на ощупь», как им подсказывал т. н. внутренний голос, их страсть. И единственное к чему они приходили, так это к убеждению необходимости переворотов, как переворота управления страной, а, самое главное, переворота сознания общества, через отрицание всех прежних ценностей, после чего должно было установиться новая система отношений, произойти доказательство превосходства «твердой» логики перед прежней религиозной.

Но восстание не может произойти само по себе. Оно способно только вспыхнуть. Положительные же результаты его возможны только при направляющем центре. Соответственно, само восстание подразумевает руководство меньшинства большинством. Точно так же, как диктатура пролетариата в действительности является меньшинством по отношению ко всему обществу в целом, и у которого в свою очередь необходимо маленькое идейное ядро, которое направляет пролетариат, а пролетариат все общество.

Именно это мировоззрение бунтарства демократического бога Разума легла в основу философии Маркса, развивший ее до весьма обширного учения. Но идейное бунтарство содержит идеологию, поэтому идеологическая демократия подразумевает идейный центр. Поэтому, когда Ленина обвиняли в якобинстве, бланкизме и бакунизме, то были абсолютно правы, зато сами обвиняющие сильно заблуждались по поводу чисто экономических и демократических настроений Маркса: у Маркса красивая афиша в образе демократических принципов, но ее подноготная в обратном (и совсем нелепица по поводу самоликвидации власти).