Брезентовые палатки, напичканные дешевой электроникой, словно часовые на посту охраняли невысокие смуглые люди с удивительно похожими лицами, которых несведущие горожане принимали за выходцев из Средней Азии. В действительности дело обстояло несколько иначе. Это были хазарейцы, представители небольшого племени, коренные жители загадочной страны, где немилосердно царит солнце, страны с тягостным названием – Афганистан. Себя они именовали – хазари. Еще пару лет назад они защищали социалистический лагерь, поддерживая оружием воинов-интернационалистов. Теперь у них не осталось ничего, кроме горького статуса – беженец. В один из дней, молчаливый как изваяние, коренастый мужчина по имени Фарид, заметив, как бесцеремонно, среди белого дня, в многолюдном месте совершается кража, не выдерживает. Вспыхнув как порох, сопровождая каждый жест, злой гортанной речью он помогает пешему патрулю задержать карманника. В жизни такой благородный жест нельзя оставлять без внимания. Мы подружились…
Теперь я частенько посещаю комнатушку в полупустой гостинке, где ютится бывший кабульский милиционер. Телевизор, диван, электрическая плита, вот, пожалуй, и все, что входит в понятие домашняя обстановка. К выцветшим обоям пришпилен глянцевый плакатик с близоруким битлом, позабытый прежними хозяевами. Фарид – мусульманин и гость для него это святое. Вечерами, в закопченном от времени походном казане томится рассыпчатый плов, наполняя каморку немыслимыми запахами курдючного сала, дымящегося мяса и специй. Тягучий прозрачный мед, горячие лепешки, завернутые в плотную цветастую ткань – всё необходимое для долгой неторопливой беседы. Халяльная пища. Массивная коричневая контрабандная таблетка с надписью «Made in Pakistan» аккуратно крошится лезвием узкого «пчака>14», плотная пыльца смешивается с табаком. Хозяин квартиры делает три глубоких затяжки, выдыхая-выплевывая сизый дым в открытую форточку, туда, где в морозном небе дремлют черепахи-облака. Глаза его подозрительно краснеют. Я еще не курю, но чтобы не обидеть хозяина пару раз прикладываюсь к бумажному мундштуку.
Мы ровесники, но за его спиной огромный опыт: сумятица затяжной войны, разрушенный кров, зверства талибов и как результат, бегство в чужую и холодную страну. Новые нравы, тяжеловесный и трудный для понимания русский язык. Иногда наши мирные диалоги переходят в яростные баталии, мы спорим до хрипоты, до тех пор, пока соседи не начинают барабанить в стену – «Дайте поспать, придурки!».
– Вот смотри – он проворно задирает штанину, показывая мне на ноге круглый застарелый шрам – Память от вас.
– От кого это Вас? – вскидываюсь я.
– От русских! Мы же для вас все одинаковые, все на одно лицо. Чурки, одним словом. Там в Кабуле, когда я был мальчишкой, русские разворовывали свою воинскую часть. Приезжали на БТР и продавали всё что можно. Доски, олифу, цемент, краску. Страшный по тем временам дефицит. Мы, ребятишки ждали команды старшего, затем по сигналу подбегали к колесам, и начинали все растаскивать в разные стороны. Рассчитываться забывали. Русские уезжали ни с чем. Однажды сержант обиделся и дал по земле очередь из автомата, меня зацепило. Русских хотели, убить, они очень быстро уехали.
Про второй шрам Фарид не рассказывает, но я и так знаю достаточно много. Спасибо словоохотливой гостиничной вахтерше. Второй шрам он заработал уже здесь, в Сибири. Вечером в трамвае подгулявшая «гопкомпания», решила «потрясти» заезжего азиата на деньги. Результат – ножевое ранение в живот и тоска реанимации.
