– Слушаю… – голос ее предательски вибрировал.
Что он собирается ей сказать? Просить прощения?
– Я нашел для тебя совершенно изумительную пьесу
Хачатуряна, когда мы сможем увидеться? Ты здорова? Куда ты исчезла? Тебя не было ни у какой Розановой… – говорил он, перескакивая с музыки на здоровье и наоборот, после чего, после этого бреда вдруг сказав:
– Я сегодня заеду за тобой. Будь у своего подъезда в семь часов. Все будет хорошо.
Но что теперь может быть хорошо, когда былого ощущения чистоты НЕТ?!
Она не успела ничего ответить, как он положил трубку.
– Кто это? – спросила мама, внезапно возникшая рядом и источавшая аромат духов – они снова куда-то спешно собирались, эти счастливчики, эти прожигатели жизни, эти ненормальные, плавающие в медовом, предсвадебном теплом озере чувственности. И вопрос-то ее прозвучал слишком уж легкомысленно, можно даже сказать ДЕЖУРНО.
– Мне должны принести ноты вечером, я ненадолго отлучусь… Кроме того, надо бы пригласить настройщика, ты слышала, как у нас фальшивят басы?
– Никаких проблем! Возьми деньги, скролько тебе нужно и пригласи настройщика. И вообще, – она понизила голос и перешла на заговорщеский шепот, как она всегда делала, когда собиралась сообщить что-то немыслимо приятное, – Борис сказал, что тебе нужна новая шубка… Заметь, он сказал это сам, я ему и слова не говорила про то, что твое пальто продувается всеми ветрами… Но ты, между прочим, сама виновата, что не носишь заячий тулуп… Все-все, молчу… согласна, что он довольно смешно на тебе смотрится… Но ТОГДА у нас с тобой не было денег, а теперь, когда я выхожу замуж за Капелюша, у нас с тобой будет столько шубок и сапожек, сколько только мы пожелаем… Так что можешь присмотреть себе что-нибудь в разумных пределах, а в субботу ты мне покажешь, что выбрала, и мы купим тебе шубу…
И она поцеловала Лену, приобняла и исчезла, растворилась в темноте передней…
Они ушли – Лена услышала, как хлопнула входная дверь, и она снова осталась совершенно одна. Квартира стала нестерпимо тихой, и Лена поставила своего любимого Грапелли. Хохочущая джазовая музыка постепенно наполнила ее кровь прозрачным вином пусть и кажущегося, но все же счастья. Ей стало весело. В сущности, что такого особенного произошло? Ничего. Просто она стала взрослой. А боль… про нее она постарается не вспоминать. Через эту боль прошли все, начиная с решительной и соблазнительной Евы.
Включив во всех комнатах яркий свет, Лена, танцуя, кружилась по квартире, одновременно переодеваясь и готовясь к свиданию. Все страхи ее улетучились, более того – на место холодных рассуждений о своей дальнейшей жизни явилось резко обостренное желание увидеть Илью Николаевича и предстать, наконец, перед ним в своем новом обличье…
Она остановилась перед зеркалом и придирчиво оглядела себя, слегка подрагивающую от легкого волнения и озноба. На ней были трусики и кружевной лифчик, и все это белого цвета.
Она на цыпочках, словно мама стояла где-то поблизости, подошла к ее шкафу и, открыв сразу несколько ящиков, принялась ворошить сложенное аккуратно белье… Уж кто-кто, а мама всегда весьма много внимания и, соответственно, денег уделяла своему нижнему белью. Лена знала, что одна только нижняя юбка, которую она привезла совсем недавно из Москвы к своему новому прозрачному вечернему платью, стоила по меньшей мере столько, сколько получает за месяц Тарасов. Это было произведение искусства – тончайший батист с прозрачными, как снежные узоры на стекле, кружевами.
