Но сейчас ее волновала не юбка, а черное французское бюстье, подчеркивающее и приподнимающее грудь и, в то же время, почти не скрывавшее ее. И такого же цвета непристойно-невинные трусики, облегающие впалый живот, но совершенно не прикрывающие бедра.
Увидев ее в таком виде, Илья Николаевич, пожалуй, воспримет ее уже в новом для себя качестве и, быть может, оценит совсем пд-новому ее красоту и сексуальность.
Лена, краснея, поймала себя на том, что она уже хочет этого свидания, что мысль о встрече с мужчиной, много старше себя, приводит ее в трепет и вызывает желание. Но все равно это желание пока еще смутное и ассоциируется у нее пока еще с болью и сильными душевными переживаниями. Когда же, когда же, наконец, она превратится в настоящую женщину, способную, не обращая внимание на боль, получить от соединения с мужчиной настоящее блаженство, о котором она так много прочитала, увидела в кино и, главное, услышала от своих подруг?
Она взглянула на часы и обмерла: в ее распоряжении оставалось всего лишь четверть часа! Грапелли издевательски взвизгнул одним из своих саксофонов, и, немного успокоившись, вдруг выдал совершенно изумительную, равнодушную в человеческим чувствам вообще, мелодию, расхристанную и расслабляющую сознание…
Без одной минуты семь, она, накинув на плечи мамин полушубок из серебристой лисы и, зашнуровав черные высокие замшевые ботинки, вышла из квартиры и заперла за собой дверь. Она уже знала, что не вернется сегодня домой. Откуда? Да просто знала, и все.
***
В машине он поцеловал ее и сказал, что чуть с ума не сошел, когда она не появилась на следующий день на занятиях. Лена слушала его, но не понимала, о чем он говорит. В ушах шумело, сердце колотилось, заглушая голос мужчины, а в горле застрял ледяной ком. Ей по-прежнему хотелось только одного – чтобы это мгновение не кончалось, чтобы они сидели вот так вдвоем в машине много-много часов, чтобы снег засыпал их, скрыл от людских глаз… Она не знала, чего ей хотелось конкретно.
Она была счастлива той тайной, которой обладали они оба – преподаватель и ученица – любовники, вышедшие на тропу риска и вседозволенности, засаженную белыми и нежными цветами первой любви и красными цветами любви зрелой, сокрушительной и неотвратимой, как дыхание.
Он повез ее в училище и сказал, чтобы она поднималась на второй этаж, в ИХ класс, где он покажет ей новую пьесу и гед они поиграют в четыре руки. Она не была удивлена, ей даже это понравилось, потому что такое отношение Ильи Николаевича к ней свидетельствовало о том, что он воспринимает ее не только, как свою любовницу и объект своих сексуальных желаний, а как Лену Быховскую – пианистку, о которой скоро будут говорить, как об одной из самых преспективных исполнительниц…
Она вдруг представила себя, как они едут вместе с Тарасовым в поезде на гастроли – ведь именно гастроли будут составлять ее будущую жизнь, гастроли, поездки, постоянные выступления, встречи со знаменитостями… Она увидит весь мир! Иначе зачем было вообще в шесть лет касаться клавиш? Затем, чтобы всю жизнь провести в душном классе, обучая сопливых детишек «Как под горкой…» или «Вислой»?!
Никогда еще она не играла так вдохновенно, как в тот вечер. Ей казалось, что они находятся не в маленьком классе, едва вмещающем в себя два кабинетных рояля, а на сцене, а в яме наодится, как огромное и дышащее шумно животное – оркестр…
