Они играли сначала в четыре руки Моцарта, затем раннего Бетховена, до-мажорный концерт, затем перешли на Грига…
– Если хочешь, я могу попросить перевести тебя сразу на четвертый курс… Сдашь все экзамены экстерном, выучишь новую программу, я тебе помогу… Кроме того, весной в консерватории будет проводиться конкурс Нейгауза и ты могла бы принять в нем участие… Как лауреат конкурса ты бы уже в мае поехала в Москву и прослушалась бы у Иргановой…
– Ирганова? Это кто?
– Она делает звезд… Ты ночи не будешь спать, будешь много работать, но в конечном счете станешь настоящей пианисткой, музыкантом с большой буквы… Если бы не ряд обстоятельств, ты думаешь, я бы работал в вашей дыре? И я бы уехал из Москвы?!
Она смотрела на него, такого серьезного и непривычного в своей одержимости и деловитости, которые сейчас так не вязались с их обновленными отношениями, и продолжала восхищаться его длинными белыми пальцами, ласкающими машинально клавиши, его одухотворенным лицом, когда он говорил о музыке и о карьере музыканта вообще («с большой буквы»! )…
Копна блестящих светлых волос лучилась в свете электрических ламп, запрятанных в полуразбитые, с темными пятнами скопившихся мертвых сухих мошек, матовые плафоны (Боже, какой контраст, это убожество и это божество!), и как же хотелось дотронуться до этих шелковистых прядей, погладить их, поласкать… Она испытывала непередаваемую нежность к этому элегантному и таинственному мужчине, шлейф прошлого которого тянулся из темных лабиринтов московских сплетен (и до их городка уже дотянулись слухи о каком-то скандале, связанном с любовными похождениями с какой-то столичной музыкальной дивой) и придавал Тарасову ореол несправедливо отверженного и изгнанного из рая если не ангела, то существа в высшей степени интересного, неординарного, талантливого, способного на сильные чувства и почти гениального. С привкусом порока, впрочем…
Но разве не таких мужчин предпочитают женщины?
Она, конечно же, соглашалась со всеми его доводами, разве это нереально – сдать все предметы и выучить новую программу? Да она ради Ильи Николаевича забудет про сон и еду, лишь бы поразить его и заставить поверить, что он сделал правильный выбор и что именно она из всего училища оправдает его надежды и вместе с ним вернется в Москву, но уже не не только в качестве ученицы, добившейся признания, а, скажем, жены… Ведь он сам говорил, что они с женой не понимают друг друга, что они совершенно чужие друг другу люди, иначе зачем ему было обнадеживать ее, Лену, приближать к себе и вообще тратить на нее свое драгоценное время?
Он привез ее домой вопреки ее ожиданиям. оказавшись снова перед дверями своей квартиры, она долго не могла взять в толк, что же такое случилось, почему он ни разу за все время, что они были в классе, даже не попытался поцеловать ее? Он что, забыл все, что теперь их связывало? Забыл, как потеряв голову, взял ее почти силой? И почему он не спросил, где она находилась эти дни, что ее не было в училище?
Объяснение такому поведению своего любовника (а ей так нравилось это слово, ведь теперь оно казалось ей таким верным и, что самое главное, имеющим отношение не только к тем роковым женщинам из фильмов из книг, у которых были любовники, но и к ней самой) она нашла очень скоро: он прежде всего видит в ней музыканта, а уж потом человека и женщину. Разве это причина для разочарования?
