Как бы там ни было, таблетки помогли. Утром вместо того, чтобы плакать, я не чувствовала ничего, разве что странную тоску по чему-то глубокому, сильному и настоящему, чего меня лишили, а вечером просто вырубалась за несколько минут, стоило голове коснуться подушки. К тому же лечение помогло сосредоточиться на учебе, и я успешно справлялась с контрольными.
Так прошли мучительные полтора месяца, пока не наступили новогодние каникулы, и Митя без всякого предупреждения вдруг завалился к нам в загородный дом рано утром двадцать девятого декабря, веселый, румяный, какой-то совсем чужой, но невероятно притягательный и красивый с горой подарков, веселых историй, приветов от старых питерских знакомых и ящиком дорогого шампанского, которое мы начали распивать, даже не дожидаясь обеда. Еще с порога он чуть не сбил меня с ног объятьями, когда я сонная вышла в пижаме посмотреть, кого это радостными возгласами приветствуют родители. На нем было новое шикарное узкое черное пальто на лоснящейся меховой подкладке и с пушистым меховым воротником, на котором еще не успели растаять все снежинки, и когда он меня обнимал, мне хотелось зарыться в это теплое пальто, пахнувшее зимой и новой кожей, согревавшее его красивое сильное тело. Мы весело провели в семейном кругу весь день, и я уже даже начала забывать свои обиды на него, но к вечеру, к моему неописуемому разочарованию, он заявил, что поедет ночевать на свою квартиру, потому что ему, якобы, нужно посмотреть, все ли там в порядке. Несмотря на уговоры родителей, он оставался непреклонен. Меня эта его настойчивость так саданула по сердцу, что я упорно молчала, даже когда мама попыталась прибегнуть к моей помощи в уговорах. Когда он стал собираться, я сидела у себя в комнате и даже не вышла его провожать, но он заглянул ко мне, и обворожительно сияя, спросил:
– Завтра идем на каток?
Стараясь не показывать своего внутреннего ликования, я сухо уточнила:
– На какой еще каток?
– На Красной площади, наверное.
– Идем, – сдержанно ответила я, теперь уже не в силах скрыть довольную улыбку.
– Заеду за тобой в одиннадцать. Смотри, не проспи, сурок!
Дверь за ним захлопнулась, а я готова была как маленькая скакать на кровати и бросаться подушками от радости. Потом первый восторг прошел и я с сомнением спросила себя, глядя в зеркало, что это вообще будет – свидание или просто вылазка со старшим братом на прогулку?
На следующее утро Митя развеял мои сомнения, завалившись в прихожую с толпой своих приятелей. Было трое его друзей с девушками, и я с содроганием сердца ожидала, что сейчас из-за входной двери покажется новая (или какая-нибудь бывшая) девушка Мити. Но никто не появился. Когда дверь дома за нами захлопнулась, и мы спускались по лестнице крыльца, я немного задержала Митю, потянув за рукав, и тихо, вся содрогаясь от волнения, спросила:
– Ты будешь один?
– Я буду с тобой, – он на секунду остановил взгляд на моих глазах. Мне показалось, что в этом взгляде было что-то изучающее, испытующее и в то же время предостерегающее и источающее угрозу, словно он предупреждал меня не делать глупостей. В целом впечатление осталось такое, словно меня жестоко осадили.
– Эй, ну где вы там? – раздался у калитки голос его друга.
Митя взял меня за руку и, совершенно переменившись в лице, непринужденно закричал:
– Да идем уже.
Мы поехали на двух джипах по четыре человека в каждом. Митя был за рулем, я сидела рядом на переднем сидении, но чувствовала себя крайне сконфуженно и нервозно, полностью погрузившись в свои мысли и переживания. Когда брат протянул мне жвачку, слегка тронув мою руку, я вдруг вздрогнула от его прикосновения, вся залилась краской и, отказавшись, продолжила молчать всю дорогу, только односложно отвечая на вопросы наших спутников, к тому же, кажется, невпопад. Надеюсь, ощущение, что мы ходим по краю бритвы, было ложным и понятным только нам.
