–No, madame, merci. Vous êtes très gentille,4 – он скромно опустил глаза.
«Точка», – поняла мадам.
– Что же, как вам угодно… Премного благодарна за беседу, за вашу любезность и адрес. До свиданья, мосье Теодорик, и доброго вечера, а дальше спокойной ночи.
И дама удалилась, ликуя от счастья, что теперь у нее есть адрес этого удивительного человека, а значит, она непременно увидится с ним снова.
Пора представить читателю даму, героиню сего повествования. Дама и сама была повествовательницей и создательницей героев, широко известной в узком литературном кругу знатоков. Звали ее Гекатерина Притин. Она еще не достигла того обетованного возраста, который Агата Кристи называла замечательным, когда человек уже вошел в силу, приобрел опыт и мог им пользоваться себе на благо. Возраст сей королева детектива определяла как шестьдесят девять лет.
Как нежно бьют часы на Турской башне,
Как будто счет иной мгновений начат.
В то утро Гекатерина Притин встала вместе с солнцем, красными зарницами озарившим площадь Свободы, чтобы с тургруппой совершить паломничество в Шамбор, называемый королем замков Франции, и группа спешила туда, как когда-то труппа Мольера. Но если создателю «Тартюфа» перебежала дорогу труппа балаганщика Кормье, то тургруппе везде была зеленая улица. И Мольеру, быть может, замок предстал, как и Гекатерине Притин, миражом в чистом поле, возникшим из воздуха белокаменным городом со множеством островерхих башен, крытых черной замковой черепицей на белой кремлевской стене вокруг него. С любой точки обозрения замок-град представлял собой вид, заслуживающий не фотоснимка, а полотна великого мастера. Причем живого кинополотна. Человек попадал в сказку.
Все в замке Шамбор требует особого внимания, но приводит в изумление его позвоночник, донжон по-французски, – внутренняя башня, на которую восходят по мраморной винтовой лестнице, имеющей выходы на каждом из этажей. Залы и покои располагаются в крестообразном порядке вокруг сей точки Архимеда замка – донжона, пешеходного прототипа лифта; донжон его пращур.
Гекатерина в юбке до колена, пиджачке поверх блузы с кружевными манжетами и жабо, в удобных белых туфлях поднималась по белой лестнице, разглядывая на стенах повторяющийся в шахматном порядке барельеф герба короля Франциска I с изображением в воде не тонущей, в огне неопалимой саламандры. А как вернется Гекатерина в город-пуп, каковым является для региона Турени град Тур, тотчас отправится на тот проспект, на перекресток к своему совершенному читателю. Она резко останавливалась в разных точках широких ступеней, чтобы молниеносно сделать снимок в неожиданном ракурсе; фотографская ловкость заключалась в том, чтобы ни один турист, —а он шел косяком, – не попал в кадр.
Иду на башню фотошагом:
Пошагово отщелкиваю фотоснимок
И тихо про себя ругаюсь ярым матом:
Да как же все тут опьянительно красиво!..
По лестнице поднималась женщина мифической красоты; все в ней было классически прелестным, даже пышнотелость, но глаза серо-зеленой прозрачности, в которых мелькали отражения лучей, с густыми пышными ресницами, и свежий, цвета вишен рот заставляли вспомнить описания эльфов, их королевы (Лютиен, Люсиэн, Лучиэн?), и она казалась засланной сюда зачем-то из иного мира, мира эльфов и древних обитателей этих земель. Такую красоту Гекатерина встречала только в книгоописаниях, а в жизни встретила впервые. И думала, уже все повидала на своем веку. Она пристроилась за группой Лютиен, ибо та была экскурсоводкой, и слушала ее сладостный, бархатистый голос под стать глазам. Слушала и не понимала почти ни слова. Одно ясно, это был французский язык. Фотографировать ее не имело смысла, на снимке никакой объектив не запечатлел бы света ее очей. А ведь фотография – это
