– Как можем, так и живем. Сегодня вот рыбы наловили, – Николай посмотрел на сыновей. – А так, поросят держим. Вырастим, продадим, дров купим, кое-какую одежонку справим. Ну и корова у нас. Без нее в деревне не прожить.
– В общем, все как в шестнадцатом веке?
– Сами себя в него вогнали, – сказал Николай. – Все враз захотели стать богатыми. А кто же позволит русскому человеку стать богатым? Мы и глазом моргнуть не успели, как богатыми стали другие.
– Ну а если стать фермером? Взять землю, посеять пшеницу?
– Что значит стать фермером? – Николай отодвинул от себя тарелку. – Даже если возьмешь землю, ее нужно чем-то пахать, засевать, потом убирать урожай. В России ведь сейчас не производится ни одного трактора, комбайны тоже сплошь импортные, каждый стоит миллионы. За тонну солярки шесть тонн пшеницы отдать надо. Какой крестьянин это выдержит? Приватизация ведь была сделана не для того, чтобы найти умных хозяев и укрепить экономику, а чтобы прежний строй не вернулся. Для власти это главное. Народ ей только мешает. Власти сейчас нужно любой ценой сохранить те деньги, которые на Запад вывезла. За это она и народ, и страну сдаст, кому хочешь.
– А свиней, когда вырастишь, сам на базаре продаешь? – спросил Беспалов.
– Да ты что? Кто же меня на базар пустит? – удивился Николай. – Все базары уже давно хачикам принадлежат.
– Каким хачикам?
– Тем, которые с Кавказа приехали. Не хотят там воевать, а, может, уже навоевались.
– Чеченцы, что ли?
– А кто их поймет? – пожал плечами Николай. – Для меня они все одинаковы. Что чеченцы, что грузины с азербайджанцами. У всех свои государства есть, а лезут почему-то к нам.
– А я-то думал, что у нас тут все налаживается, – разочарованно протянул Беспалов. – К всеобщему счастью идем.
– Счастье – это то, о чем человек мечтает, – философски заметил Николай. – А сейчас нам и мечтать не дают. Выживать надо.
– Выживем, Коля. И с хачиками разберемся. – У Беспалова вдруг напряглись кулаки и заходили желваки на скулах. – Нам ведь с этой земли бежать некуда. Другой у нас просто нет. И счастье наше для нас никто не построит. За все надо самим бороться. Нам с тобой и вот им – тоже, – Беспалов кивнул на притихших ребятишек. – Иначе пропадем.
– Да как же бороться? – Николай даже передернулся от негодования. – Кругом все продано. Милиция защищает только их. Суды и прокуратура – тоже. За простого человека в России заступиться некому. Мы на своей земле – рабы, не больше.
– Тут ты не прав, – заметил Беспалов. – С человеком поступают так, как он это позволяет. В любой ситуации нельзя терять своего достоинства. Как только потеряешь его, сразу становишься никем. С тобой даже последнее ничтожество перестает считаться. А пока достоинство при тебе – ты человек.
Настя вдруг приподнялась на стуле и, посмотрев в окно, сказала:
– Опять эти ведьмы идут. Вчера кое-как от них отвязалась, а они не унимаются.
– Кто не унимается? – спросил Беспалов.
– Две бабы какие-то. Все в церковь свою сватают.
– В какую церковь?
– То ли иеговисты, то ли еще кто-то. Называют себя христианами. А недавно «белое братство» приезжало. Человек двадцать. Строевой колонной по нашей улице прошли, все в белом. Ребятишки за ними до околицы бежали.
У Беспалова снова заходили желваки на скулах. Он осторожно поднялся из-за стола, молча взял тросточку и направился к двери.
– Ты куда? – испуганно спросила сестра.
