Через пару часов преследующее их судно пропало из виду. К Гриффитсу подбежал боцман Джон Мак-Кейн, невысокий коренастый ирландец лет тридцати, нанятый ещё в Англии.
– Господин капитан, шторм надвигается, сэр! Надо бы убрать бом-брамселя, сэр!
– Погоди, рано ещё. И нечего мне тут указывать, я прикажу, когда это потребуется, чёрт побери!
Тем временем качка становилась всё сильнее. Быстро смеркалось, а налетевшие тучи стремительно приближали наступление темноты. Начался дождь.
– Зарифить паруса! Убрать кливера! – крикнул матросам Гриффитс.
Волны уже доставали до палубы. Порывистый ветер хлопал парусами и чуть ли не сдувал матросов с вант, да и на скользких реях было нелегко удержаться. Внезапно прозвучал хлопок, словно пушечный выстрел, и звук рвущейся ткани.
– Крюйс-марсель сорвало! – крикнул кто-то.
Полотнище паруса огромной белой птицей исчезло в сумерках. Вслед за этим раздался ещё один резкий хлопок, грохот и треск.
– Упала топ грот-брам-стеньга[23]! – закричали матросы.
– Скотный двор! – выругался Гриффитс. – Только этого не хватало!
Обломок верхней части грот-мачты повис на канатах.
Пассажиры укрылись в своих каютах – лёжа ничком легче переносить морскую болезнь. «Кассиопея», переваливаясь с вала на вал, раскачивалась из стороны в сторону, едва не касаясь реями волн. А волны катались по палубе, грозя смыть за борт каждого, кто на ней окажется. Молнии причудливыми зигзагами вспыхивали на чёрном небе, высвечивая на мгновения огромные валы с грохочущими пенными гребнями, которые словно горы обступили корабль со всех сторон. Ветер свистел в снастях, рвал такелаж и хлопал зарифленными парусами. Эта ночь для команды «Кассиопеи» выдалась не из скучных.
Буря не унималась ещё трое суток. Всё это время корабль швыряло как сорванный с дерева листок. Гриффитс, Уолтерс и Мэтью по очереди лично стояли у штурвала, стараясь удерживать фрегат носом к волне. Морякам к такому разгулу стихии было не привыкать, а вот для пассажиров, особенно для женщин, это была настоящая пытка. Впрочем, на третий день практически всем удалось справиться со своим вестибулярным аппаратом, Холлис даже несколько раз выходил на палубу.
Дамы во время шторма кают не покидали. Однако Мэри на вторые сутки уже не мучилась от морской болезни и могла, лёжа на своей койке, читать книгу. Её не трогали страдания несчастной соседки по каюте. Мертвецки бледная, Олуэн металась по своей постели, пытаясь найти позу, которая принесла бы облегчение, но у неё не получалось. Её постоянно рвало.
– О Боже! – неустанно причитала она. – Когда всё это кончится?!
– Когда мы пойдём ко дну, дорогая, – сердито буркнула Мэри, ей надоело выслушивать один и тот же риторический вопрос подруги.
– Ты шутишь? – Олуэн стёрла тыльной стороной ладони холодный пот со лба. – Этого не может быть. Гриффитс – опытный моряк, он сумеет спасти нас.
– Гриффитс недотёпа и пьяница. К тому же глупый романтик.
– Неправда. Ты так говоришь потому, что не любишь его.
– Зато ты от него без ума.
– Ах, я для него пустое место, он меня просто не замечает… О господи, как мне плохо!
– Да, милая, не нужно так сильно влюбляться.
– Я не об этом…
Олуэн поднялась с койки и, качаясь, отошла в угол. Там она склонилась над ведром, её снова тошнило. Мэри брезгливо отвернулась к стене и уткнулась в свою книгу.
Постепенно циклон удалялся, ветер ослабевал, кончился дождь, да и качка потихоньку начинала утихать. Преследующее «Кассиопею» судно всё это время то показывалось где-то вдали, то снова пропадало. Иногда оно, словно призрак, возникало чуть ли не в нескольких кабельтовых за кормой. Суеверные матросы уже стали поговаривать о «Летучем голландце», эту мысль довольно усердно муссировал и падкий до предрассудков Мэтью.
