После гегемонии. Что будет с ними и с нами - страница 12

Взаимодополняемость богатства и власти обеспечивает преемственность между мировой политической экономией XVII века и современной. Большинство правительств по-прежнему придерживаются положений, которые Джейкоб Винер приписывает меркантилистам XVII века (1948, с. 10):

1) богатство является абсолютно необходимым средством для власти, будь то безопасность или агрессия; 2) власть необходима или ценна как средство для приобретения или удержания богатства; 3) богатство и власть являются конечными целями национальной политики; 4) существует долгосрочная гармония между этими целями, хотя в определенных обстоятельствах может потребоваться на время принести экономические жертвы в интересах военной безопасности, а значит, и долгосрочного процветания.

Оговорка, которую Винер предлагает к своему четвертому пункту, очень важна. В краткосрочной перспективе существуют компромиссы между стремлением к власти и стремлением к богатству. Одна из задач студентов, изучающих международную политическую экономику, – проанализировать эти компромиссы, не забывая о долгосрочной взаимодополняемости, лежащей в их основе.

Для Соединенных Штатов в 1980‑х годах, как и для кантилистических государственных деятелей XVII века и американских лидеров конца 1940‑х годов, ключевыми являются компромиссы не между властью и богатством, а между долгосрочными интересами власти/богатства государства и частичными интересами отдельных торговцев, рабочих или производителей, с одной стороны, или краткосрочными интересами общества – с другой. Соединенные Штаты – не единственная страна, которая не смогла сформулировать долгосрочные цели, не идя на уступки частичным экономическим интересам. Винер отмечает, что в Голландии в XVII и XVIII веках, «где купцы в значительной степени принимали непосредственное участие в управлении государством, основные политические соображения, включая саму безопасность страны или ее успех в войнах, в которых она фактически участвовала, неоднократно уступали место корыстолюбию купцов и их нежеланию вносить адекватный вклад в военное финансирование» (1948, с. 20). В Великобритании также «автономность деловых связей и традиций», по словам Винера, препятствовала преследованию государственных интересов. В годы реализации плана Маршалла американским администраторам приходилось иметь дело с «особыми требованиями американского делового и сельскохозяйственного сообщества, которые ожидали прямой и скорой прибыли от программы – и которые были хорошо представлены в Конгрессе.

Общие цели многосторонней торговли, безусловно, отвечали интересам всех этих групп; однако они, в отличие от Госдепартамента, были готовы подорвать достижение общей цели ради даже самой незначительной сиюминутной выгоды» (Kolko and Kolko, 1972, pp. 444–445).

Конфликт между краткосрочными и долгосрочными целями возникает в основном в виде выбора между потреблением, с одной стороны, и сбережениями или инвестициями – с другой. Когда экономика недоинвестирует, она отдает предпочтение настоящему, а не будущему. Аналогичные понятия можно использовать и при обсуждении энергетики. Государство инвестирует в силовые ресурсы, когда привязывает к себе союзников или создает международные режимы, в которых оно играет центральную роль. В 1930‑е годы Германия придерживалась «силового подхода» в торговых вопросах, изменяя структуру внешней торговли таким образом, чтобы ее партнеры были уязвимы перед ее собственными действиями (Hirschman, 1945/ 1980). После Второй мировой войны американская политика имела более широкую географическую направленность и была менее принудительной, но она также делала упор на силовые инвестиции. Соединенные Штаты шли на краткосрочные экономические издержки, такие как дискриминация американских товаров в Европе в начале 1950‑х годов, ради политического влияния, которое могло привести к долгосрочным выгодам. Они создали международные режимы, которые вращались вокруг Вашингтона и от которых его союзники сильно зависели.