Все это понимают студенты, изучающие международные отношения.
Труднее понять значение основных и вводящих в заблуждение терминов «богатство» и «власть». Гилпин определяет богатство как «все (капитал, земля или труд), что может приносить доход в будущем; оно состоит из физических активов и человеческого капитала (включая эмпирические знания)». Проблема с этим определением заключается в том, что оно, похоже, ограничивает богатство инвестиционными товарами, исключая активы, которые просто приносят пользу при потреблении. Съедобные продукты питания, достаточное количество бензина для езды на автомобиле, декоративные украшения – все это, говоря обычным языком, считается богатством, но в определении Гилпина они исключаются. Определение богатства Адамом Смитом как «годового продукта земли и труда общества» (1776/1976, p. 4) позволяет избежать этой трудности, но создает другую, поскольку относится к потоку доходов, а не к запасам активов. Наше обычное современное употребление слова «богатство» относится к понятию запаса, а не потока. Принимая это во внимание, мы могли бы последовать за Карлом Поланьи, рассматривая богатство как «средство удовлетворения материальных потребностей» (1957/1971, p. 243). Определение Поланьи, однако, также подвергается убедительным возражениям. Лайонел Роббинс (Lionel Robbins, 1932, p. 9) полвека назад указал, что если экономика относится только к удовлетворению материальных потребностей, то она включает в себя услуги повара, но не танцовщицы. И хотя повар производит материальный продукт, конечная цель (удовольствие от вкусной еды) может быть столь же нематериальной, как и конечная цель посещения балета или оперы.
Учитывая это возражение, мы могли бы определить богатство просто как «средства удовлетворения желаний», или все, что приносит полезность, будь то в форме инвестиций либо потребления. Достоинством этого определения является то, что оно рассматривает богатство как запас ресурсов, не исключая произвольно ни потребительские товары, ни нематериальные источники удовлетворения потребностей. Однако оно остается чрезмерно широким в двух отношениях. Во-первых, в нем отсутствует ссылка на дефицит. В неоклассическом экономическом анализе ценность деривативна по отношению к рыночным отношениям: богатство может быть оценено только после того, как рынок оценит различные товары или услуги. То, что не является дефицитом, не имеет рыночной стоимости. Например, чистая вода может считаться «продуктом земли», но в экологически чистом обществе она не будет представлять собой богатство, поскольку будет бесплатной. В неоклассической теории стоимости решающее значение имеет «меновая стоимость», а не «потребительная стоимость». Во-вторых, даже если мы примем во внимание дефицит, нам все равно придется различать ценные переживания, которые нельзя обменять на деньги, не меняя их внутренней природы (такие как любовь, чистая дружба и способность заставить других почувствовать, что они находятся в состоянии благодати), и те, которые можно обменять (такие как сексуальные отношения с незнакомцами, услуги, оказанные деловым партнерам, и способность вызывать «это чувство пепси»). Это делается путем ограничения «богатства» средствами удовлетворения желаний, которые не только дефицитны, но и рыночны: их можно купить и продать на рынке. Таким образом, «стремление к богатству» в мировой политэкономии означает стремление к рыночным средствам удовлетворения желаний, независимо от того, будут ли они использоваться для инвестиций или потребляться их владельцами.
