После гегемонии. Что будет с ними и с нами - страница 9

Глава 10 продолжает исследовать, как режимы влияют на модели сотрудничества, подробно рассматривая наиболее значимый международный экономический режим, созданный среди развитых индустриальных стран с 1971 года: энергетические договоренности, вращающиеся вокруг Международного энергетического агентства (МЭА), созданного под руководством США после нефтяного кризиса 1973–1974 годов. Этот режим не был глобальным, он ограничивался странами-потребителями нефти и конкурировал с другим частичным режимом, сформированным производителями нефти. В главе 10 мы увидим, что режимно-ориентированные усилия по сотрудничеству не всегда увенчиваются успехом, о чем свидетельствует фиаско действий МЭА в 1979 году, но при относительно благоприятных условиях они могут иметь положительный эффект, о чем свидетельствуют события 1980 года. Глава 10 также подтверждает общее предположение о том, что успешность попыток использовать международные режимы для содействия сотрудничеству прямо зависит от усилий по снижению транзакционных издержек, связанных с координацией политики, и от мер по предоставлению информации правительствам, а не от обеспечения соблюдения правил.

В заключительной главе рассматривается вся аргументация в целом, оценивается моральная ценность сотрудничества и разбираются последствия для политики. Мои рассуждения об этике приводят к выводу, что, несмотря на некоторые недостатки принципов, современные международные режимы являются морально приемлемыми, по крайней мере условно. Их легко оправдать на основе критериев, которые подчеркивают важность автономии государств, хотя оценка становится более сложной, когда используются космополитические и эгалитарные стандарты. Политические последствия книги напрямую вытекают из моего акцента на ценности информации, производимой и распространяемой международными режимами. Как поставщики, так и получатели информации выигрывают от ее доступности. Поэтому может иметь смысл принимать на себя обязательства, ограничивающие свободу действий в неизвестных будущих ситуациях, если другие также принимают на себя обязательства, поскольку эффект от этих взаимных действий заключается в уменьшении неопределенности. Таким образом, предположения о ценности «держать свои возможности открытыми» нуждаются в переосмыслении. Стремление к гибкости может привести к саморазрушению: подобно Улиссу, в некоторых случаях лучше привязать себя к мачте.

Роберт Гилпин предложил полезное рабочее определение фразы «мировая политическая экономия» (1975, с. 43):

Вкратце, политическая экономия в данном исследовании означает взаимное и динамичное взаимодействие в международных отношениях стремления к богатству и стремления к власти.

Причинно-следственная связь носит не однонаправленный, а взаимный характер: с одной стороны, распределение власти создает модели прав собственности, в рамках которых производится и распределяется богатство; с другой стороны, изменения в эффективности производства и доступе к ресурсам влияют на отношения власти в долгосрочной перспективе. Взаимодействие между богатством и властью динамично, поскольку и богатство, и власть постоянно меняются, равно как и связи между ними.

Богатство и власть связаны в международных отношениях через деятельность независимых акторов, наиболее важными из которых являются государства, не подчиняющиеся всемирной правительственной иерархии. Не существует авторитетного распределителя ресурсов: мы не можем говорить о «мировом обществе», принимающем решения об экономических результатах. Не существует последовательного и принудительного набора всеобъемлющих правил. Если акторы хотят повысить свое благосостояние за счет координации политики, они должны делать это путем переговоров, а не прибегать к централизованному руководству. В мировой политике царит неопределенность, заключать соглашения сложно, а отсутствие надежных барьеров не позволяет военным вопросам и вопросам безопасности влиять на экономические дела. Кроме того, разногласия по поводу того, как должны распределяться выгоды, пронизывают отношения между акторами и сохраняются, потому что сделки никогда не являются окончательно действительными. У акторов постоянно возникает соблазн попытаться навязать другим бремя, вместо того чтобы самим отказаться от затрат на адаптацию. Более того, эта борьба за то, чтобы заставить других приспособиться, разыгрывается неоднократно. Очевидная победа может быть недолговечной, а поражение – эфемерным, поскольку политический торг и маневр приводят не к окончательному выбору, наделяющему властью одних людей, а не других, а к соглашениям, которые в будущем могут быть отменены, или к разногласиям, сигнализирующим о продолжении торга и маневра.