После гегемонии. Что будет с ними и с нами - страница 16

Разумеется, принятие рационально-эгоистических допущений подразумевает серьезное отношение к чисто гипотетическому понятию рациональности, которое не позволяет точно моделировать реальные процессы человеческого выбора (McKeown, 1983b). Тем не менее начало с предположений об эгоизме и рациональности имеет три важных достоинства. Во-первых, это упрощает наши предпосылки, делая дедукцию более ясной. Во-вторых, это направляет наше внимание на ограничения, накладываемые системой на ее акторов, поскольку внутренние детерминанты выбора остаются неизменными. Это помогает нам сосредоточиться на системных ограничениях – будь то результат неравного распределения власти или богатства в мире или международных институтов и практик, – а не на внутренней политике. Наконец, принятие допущения о рациональном эгоизме ставит аргументацию данной книги на ту же основу, что и реалистические теории. Приводимые здесь аргументы в пользу важности межнациональных режимов не зависят от контрабанды предположений об альтруизме или иррациональности. Начиная с аналогичных предпосылок о мотивах, я стремлюсь показать, что пессимизм реализма в отношении сотрудничества, способствующего росту благосостояния, преувеличен. Сделав это, в главе 7 я ослабляю предположение о классической рациональности и предположение об эгоистической, независимой максимизации полезности, чтобы посмотреть, как теория режимных функций, разработанная ранее на рационально-эгоистических основаниях, пострадает от этих изменений в предпосылках.

Мой интерес как к структуре мировой власти, так и к институтам и практикам, разработанным людьми, отражает озабоченность ограничениями и выбором в мировой политике. Ограничения, накладываемые распределением богатства и власти, часто бывают суровыми. Как говорил Маркс, мы творим свою историю не просто по своему усмотрению, а «при обстоятельствах, непосредственно найденных, данных и переданных из прошлого» (1852/1972, p. 437). Тем не менее поскольку мы сами творим свою историю, в любой момент времени у нас есть возможность выбора, а с течением времени некоторые ограничения могут быть изменены. Ограничения детерминистской теории в духе физики XIX века могут вызывать беспокойство у социологов, которые все еще носят в голове устаревшие образы естественных наук («навешивают кошмар на мозги живых», если воспользоваться другой марксовой фразой). Но они дают надежду для политики. Они предполагают, что люди могут научиться: разработать институты и практики, которые позволят им сотрудничать более эффективно, не отказываясь от преследования собственных интересов. Слабость теории, но надежда для политики заключается в том, что люди адаптируют свои стратегии к реальности. Эта книга призвана показать, как адаптивные стратегии создания институтов могут изменить реальность, способствуя тем самым взаимовыгодному сотрудничеству.

Сегодня неспокойные сторонники либерального капитализма часто с ностальгией вспоминают о британском превосходстве в XIX веке и американском доминировании после Второй мировой войны. Эти эпохи представляются более простыми, когда одна держава, обладающая превосходством в экономических и военных ресурсах, реализовывала план международного порядка, основанный на ее интересах и ее видении мира. Как выразился Роберт Гилпин, «Pax Britannica и Pax Americana, как и Pax Romana, обеспечивали международную систему относительного мира и безопасности. Великобритания и Соединенные Штаты создали и обеспечили соблюдение правил либерального международного экономического порядка» (1981, с. 144).