– Завтра твоя смена в больнице, как раз удачно выходит: у твоего тоже смена.
– Ну и ладно, было бы предложено, – бормочу под нос, силясь улыбнуться няне, которая сидит, ест мои оладьи и нахваливает их.
А мне горько и обидно, ведь я от души пригласила его присоединиться, пересилила себя. Он думает, мне бы понравилось есть с ним за одним столом, как будто мы одна семья? Ничуть! Да господи, еще и никак не оставит в покое тему медбрата, который предложил мне кофе. Так и норовит намекнуть, что между нами что-то есть и тот подгадывает смены в больнице под мое присутствие. Большего бреда я не могу и представить!
Спустя несколько часов, когда все дела переделаны и пора идти ко сну, вспоминаю, что мы так и не убрали оладьи в холодильник. Там осталось несколько штук, их можно будет разогреть и поесть еще раз. Но, когда я нахожу глазами тарелку, обнаруживаю, что она пустая. Кто-то тайком все съел.
Демид
Мой первый продолжительный контакт с Дмитрием происходит в ночь, когда с Соней остается Эля. Я сижу в гостиной, тупо пялясь в телевизор и занятый своими невеселыми мыслями, когда из спальни раздается плач ребенка. Рита ушла в душ пять минут назад и, вероятнее всего, не слышит рева, так что мне не остается ничего другого, кроме как посмотреть, что там с ним случилось.
Мальчонка лежит на кровати, обложенный подушками, и возмущенно ревет, крепко сжав крошечные кулачки. Его лицо покраснело, а крупные слезинки градом катятся по вискам вниз.
– Ну, и что случилось, мелкий? – беру его на руки, слегка укачивая.
Он продолжает плакать по инерции, а потом затихает, особенно когда я сую в маленький ротик голубую соску, лежащую рядом. Моргает влажными глазами, которые я вытираю салфеткой с тумбочки, и, когда его взгляд проясняется, начинает внимательно меня рассматривать.
– Любишь ты поорать, да, малой? И чего не спится? Тебя же кормили, я сам видел, как Рита несет тебе смесь.
Он сосредоточенно сосет соску с причмокивающими звуками и смотрит на меня серьезными Элиными глазами.
Я пытаюсь укачать его до того, как вернется няня, но у меня не очень хорошо получается. Димас даже не думает спать. Хотя бы не плачет – и на том спасибо. Иду обратно в гостиную и сажусь на диван, устраивая его на своей груди. Детское тельце теплое и пахнет молоком. Малыш хватает меня за палец, крепко обхватывая его своими пальчиками, и я смотрю на них, удивляясь силе этого крошечного человечка.
Я люблю детей, а он ребенок. Так что нет ничего странного в том, что мне нравится держать его на руках. И даже в том, что уткнулся носом в маленькую макушку с редкими темными волосками, чтобы проверить, действительно ли он так хорошо пахнет. Я делал так же с детьми моих друзей и Соней.
– Ничего личного, малыш.
Он согласно кряхтит и выплевывает соску, тяня в рот мой палец.
– А вот этого не надо, молодой человек.
Меня основательно слюнявят, прежде чем удается отобрать свою руку назад, но, к счастью, малой не обижается и не начинает снова плакать. Мы сидим минут пятнадцать, прежде чем он начинает засыпать, и я успеваю вернуть его на место до того, как Рита заканчивает свои длинные банные процедуры.
Надо признать, с того дня я время от времени пользуюсь случаем и, когда Рита чем-то занята, провожу пару минуток с Дмитрием. Этот забавный малыш действует на меня умиротворяюще.
***
– Ты бы поспал, мужик, – говорит Лука, отхлебывая свой кофе. – Все в порядке с твоей девочкой. Выглядит измученной, но они все так выглядят. Дети сильнее, чем кажется взрослым. Поверь моему опыту.
