Подвешенная на язык, Варвара, отточившая свое мастерство в ежедневных склоках с базарными бабками, мгновенно отпарировала, что, мол, с таким как он, скотиной, она бы не стала спать. Даже за деньги… Даже за большие деньги… От таких слов, весь из себя рыжий, капитан, потеряв дар речи, в ответ только потряс руками, отчего у него из-под мышки выпала, шлепнувшись на пол, словно коровья лепеха, кожаная папка. Наконец, капитан нашелся и выцедил:
– Мымра!..
– А ты Мымрик! – ответила соседка и захлопнула дверь с такой силой, что с потолка на фуражку капитана осыпалась штукатурка.
Пантелеймон Мымрик – а именно так звали капитана – сплюнул, поднял свою кожаную папку, круто повернулся и грозно затопал прочь, будто желая выдавить глаза бетонного пола, ну, а пол, при этом, будто бы, каждый раз прищуривался, не давая ему совершить подобное злодеяние. Вынырнув из пропахшего мочой и подвальными миазмами подъезда, капитан глубоко и жадно вдохнул, как пловец после глубоководного заплыва, и огляделся вокруг, словно прощаясь с последними мечтами о благой жизни для всех, в том числе и для себя. Он был зол. Под его с виду грубой ментовской шкурой жила нежная, ранимая и мнительная душа. А такая душа вполне может быть и обидчиво-мстительной…
Пантелеймон остановился, ухмыльнулся, достал бумагу из кожаной папки и что-то на ней написал. Затем вытащил из той же папки печать, дыхнул на нее и тут же поставил оттиск. Соловушка-повестка не заставила себя ждать – прилетела и юркнула в Варварин почтовый ящик ядовитого-невзрачного цвета.
****
Когда старший следователь по особо странным делам Главного Управления МВД ХРЮ капитан Пантелеймон Мымрик зашёл к начальнику отдела, его шеф – полковник Булыга по кличке Булыжник – занимался туалетом: массировал свою, поседевшую за долгие годы службы, голову, закатывая поросячьи глазки. Впрочем, седины не было видно, ибо Булыга красил волосы, но, не смотря на эту процедуру, полковник всегда помнил о своей, пугающей молодых особей женского пола, седине. К тому же, Булыга боялся облысения еще потому, что его новая жена Зося была весьма молода и хороша собой. Комплексующий по поводу облысения, Булыга считал волосатость своей головы преимуществом перед другими полковниками и потому, через каждые полчаса, запустив десятерню в волосы, двигал в разные стороны свой скальп в тщетной попытке обеспечить приток крови к хиреющим волосяным луковицам.
Служака Пантелеймон услужливо подождал, пока командир, как он его любовно называл, закончил свою процедуру и обратил свой взгляд на вошедшего капитана.
– Здравия желаю! – выпалил вышколенный капитан, хорошо знавший привычки своего начальника.
Полковник Булыга откинулся на спинку кресла и, чтобы лишний раз подчеркнуть своё превосходство, не удосужился поздороваться в ответ, однако, улыбнулся капитану, как родной отец после долгой разлуки с блудным чадом, и предложил присесть.
– Извини, капитан, а как тебя там дедушка в детстве звал? – спросил неожиданно Булыга.
– Ээээ… Не помню… – не нашёлся, заторможенный после бессонной ночи, Пантелеймон.
– А бабушка?.. – гнул своё полковник.
– А бабушка звала меня Пантелеймошей, – доложил капитан по уставу чётко.
– Так вот, Пантелеймоша, у меня к тебе тут одно дельце есть. Небольшое… – надев очки, Булыга начал искать среди кипы бумаг, сваленных грудой на столе, дело для Пантелеймона. Наконец, дело нашлось. И полковник, радостный от того, что дело для капитана, наконец-то, нашлось, протянул его Пантелеймону и сказал:
