После завтрака - страница 10

– Да. Мы встречали тысяча девятьсот девяносто шестой год. Дома у Фикрета и Фрейи.

Бурак, в противоположность мне, гордится, что во всех подробностях помнит наше прошлое. Я не ответила, и он заговорил снова:

– Вдруг пошел снег, помнишь?

Конечно, помню. Я лежала, голая, на ковре лососевого цвета, Бурак покрывал меня поцелуями, а в незанавешенное окно гостиной было видно, как с побелевшего неба падают огромные снежинки.

– Ты пошла в сад и привела в дом собаку, хотя Фрейя это строго-настрого запретила: собака, мол, должна жить в конуре.

Я подняла голову и посмотрела на склонившиеся над темной водой сосны. Бурак явно не собирался умолкать. Будем вспоминать вместе, и всё тут. Встал, подошел ко мне, сел рядом, опустил ноги в воду. Вода заискрилась. Я не отрывала глаз от сияния, окружающего наши ступни и икры. Бурак подвинулся поближе, и мы коснулись друг друга голыми плечами. Теперь он почему-то заговорил шепотом.

– Ты боялась, что она замерзнет, но это же была хаски. Не замерзла бы.

Он засмеялся. Его взгляд скользил по моей щеке, шее, уху. Я этого не видела, но чувствовала. Если бы я повернула голову, то встретилась бы с ним взглядом. Я пошевелила ногами в воде. Мы молчали. И в этой тишине ко мне пришло воспоминание о том, как мы любили друг друга на том ковре.

В ту ночь мы даже не закончили нашу дружескую трапезу – оставили курицу с рисом остывать на тарелках и бросились друг другу в объятия. А ведь так старательно готовили новогоднее угощение на тесной, но светлой кухне Фрейи, где сложно было развернуться, не задев друг друга задницей. Курица с рисом и изюмом в духовке. И картофельный салат. И еще десерт из тыквы с грецкими орехами. Несколько часов мы еще думали, что проведем ночь как два друга. Когда засовывали в попу курице яблоки, было очень смешно, а потом, когда пришел черед резать лук для картофельного салата, у Бурака из глаз потекли слезы. Над этим мы тоже посмеялись. Потом поставили на стол красное вино, принесенное Бураком. Оно не подходило к курице, но что поделаешь. Съедим столь тщательно приготовленные блюда и будем смотреть телевизор – в уютном уединении, натянув на ноги шерстяные носки. Как друзья.

Мы уже давно были «только друзьями». Два года прошло с тех пор, как я его бросила. Бросила, потому что умерла моя мама. За девять месяцев я так и не смогла с этим примириться. Даже не могла сказать об этом вслух. «Мама ушла», – говорила я. Или: «С тех пор, как мамы нет». Делами наследства Фикрету пришлось заниматься в одиночку. Однажды я увидела у него в руках документ с крупной надписью сверху: «Свидетельство о смерти». Чтобы забыть об этой бумаге, я пустилась во все тяжкие. Стала, можно сказать, девушкой легкого поведения. Серьезная, большая любовь Бурака – последнее, что мне было нужно. Я меняла парней как перчатки. Все они очень скоро уставали от перепадов моего настроения. Так вышло и с тем молодым человеком, что вернулся к своей невесте. Я это знала. Если бы я приложила хоть немного усилий, он мог бы остаться со мной.

Бураку удалось остаться моим другом – несмотря на то, что он продолжал меня любить. Но тогда, за новогодним столом, после того, как мы чокнулись бокалами, он посмотрел на меня с таким обжигающим вожделением, что меня, словно электрическим разрядом, пронзило воспоминание о том, как мы до изнеможения предавались любви на пляже, где познакомились. И вскоре я обнаружила, что лежу совершенно голая на огромном, от стены до стены, ковре лососевого цвета, а Бурак лежит на мне.