После завтрака - страница 32

Вечером, когда мы с тетей и Бураком пошли пить вино на причал, папа давно уже удалился в свою комнату. Так что же случилось за завтраком? Я разозлилась, потому что на меня не обращали внимания. А что еще? Садык-уста накрыл роскошный стол. Можно было подумать, что нас не четверо, а четырнадцать и мы не собираемся вставать из-за стола до вечера. Такое вот великое торжество. Праздник, прабабушкин день рождения и, конечно, визит Бурака.

На кухне заваривался чай. Термос был наполнен свежим кофе, только что из кофеварки. В корзинке громоздилась целая башня из свежайшего белого хлеба. Кроме того, Садык-уста разыскал любимый хлеб тети Нур, пшеничный цельнозерновой по-деревенски на кислом тесте[30], и чуток его подрумянил, именно так, как любит тетя. Естественно, деревенский хлеб стоял рядом с ее местом. Логистика за завтраком – важная штука. Посредине стола – две толстые деревянные доски. На одной разложены всевозможные сыры, от жирной брынзы до рокфора, от тулума[31] до козьего, а на другой – салями со специями, копченый лосось, ветчина из индейки, венгерские колбаски…

Усевшись на свое место рядом с тетей, я увидела рядом с собой сливовое варенье и орехово-шоколадную пасту. Какой все-таки молодец Садык-уста! Про каждого из нас знает, что кому нравится! Между мной и тетей Нур он поставил помидорки черри, украшенные веточкой душистого базилика, рядом с папой в мисочках из оливкового дерева – огромные черные маслины и зеленые поменьше, сбрызнутые оливковым маслом с красным перцем. Тахини[32], пекмез[33] и рафинированное сливочное масло в крохотных стеклянных вазочках – для бабули, которая должна была сесть рядом с Бураком. Перед каждым из нас, кроме папы, лежало по яйцу. Мое – вкрутую, у тети – всмятку. Папа больше не ест яиц.

Папа сидел во главе стола. Заметила ли я в нем что-то необычное? Поначалу нет. Он надел небесно-голубую льняную рубашку и повязал на шею бежевую тканевую салфетку, чтобы не испачкать праздничную одежду. Тетя Нур назло ему вышла к завтраку в кимоно. Это кимоно привез из Японии дядя Уфук. Ему подарили в отеле два таких, одно тетя отдала мне. На темно-синем шелке – красные вишни и белые пятнышки. Свое я ни разу не надела, так и лежит запакованное. Тете кимоно очень идет, потому что в ее слегка раскосых, еще сонных глазах, бледном лице и тонких руках есть что-то японское. А я, если надену кимоно, буду похожа на борца сумо.

Я взглянула на Бурака. Он сидел справа от папы, напротив тети Нур. И напротив окна. Вид на море всегда уступали гостю. Короткими толстыми пальцами Бурак рвал ломоть хлеба на маленькие кусочки и кивал в ответ на папины слова. Когда он поднял голову, чтобы взять с доски салями, мы встретились взглядом. На его губах мелькнула улыбка – так быстро, что заметила только я. Меня как жаром обдало, щеки зарделись, в висках застучало. Не кто-нибудь, а я тем утром ходила встречать Бурака на пристань. Между нами возникли особые отношения. Сто процентов. Я отхлебнула кофе. Великолепный.

Ни папа, ни тетя не сказали мне «доброе утро». Не обращай внимания, Селин. Они сейчас разговаривают. Они – взрослые. Обсуждают серьезные вопросы. А ты еще ребенок. И за этим столом будешь им всегда. Если брак убивает любовь, то семейная трапеза кастрирует в человеке его внутреннего взрослого. Я достала из заднего кармана шортов телефон и осторожно, чтобы папа не видел, спрятала его за тарелкой. Вчера я сделала на причале селфи с Бураком и тетей Нур и выложила его в «Инстаграм», а сейчас снова скользнула по нему взглядом. До чего же большая у меня голова. Не буду больше делать селфи с тетей. Она такая изящная, миниатюрная. Лайков почти нет. И то правда, темновато вышло. Ни морского свечения, ни звезд не видно. Селин и какие-то ее родственники. Скучное фото. Сотру. Я быстро прокрутила пальцем ленту. Папа-то все равно на меня не смотрел. Сплошные поздравления с праздником да благие пожелания. Скукота. Папа тем временем с самым серьезным своим профессорским видом разговаривал с гостем.