вражеских самолетах. Мои глаза блуждали от его Рыцарского креста
[46] до его глаз. Я считал, что хорошо разбираюсь в людях, и глаза этого парня водянисто-синего цвета казались искренними и открытыми. Он был самым старшим по возрасту в этом кругу, за исключением штабных офицеров из нелетного персонала. С другой стороны стола сидел лейтенант Альфред Гросс, произведенный в офицеры за храбрость. За ним сидел лейтенант Дортенман – холодный и скрытный.
– Хейлман, – сказал Вайсс, прерывая мои мысли, – вы возглавите 7-ю эскадрилью лейтенанта Той-мера. – Обернувшись к другим, он продолжил: – Возможно, он снова избежал неприятностей.
«О, житель Вены», – сказал я сам себе, услышав мягкий акцент.
– Он все еще мог выпрыгнуть, но, кажется, ударился о хвостовое оперение. Вероятно, у него сломаны ноги. – И продолжил, повернувшись ко мне: – В воздухе эскадрилью будет вести фельдфебель Веньякоб. Вы будете держаться меня. Я хочу посмотреть, что вы можете. Что случилось с новыми «ящиками», о которых сообщалось раньше? – обратился он к офицерам, сидящим за другим столом и играющим в скат.[47]
– Так, это весьма длинная и мучительная история, – ответил Нойман.
Я почувствовал себя неудобно. Нужно ли мне рассказать о том, что произошло в небе над Парижем?
– Девять из двадцати прибыли, включая герра Хейлмана, – сказал Нойман, бросив свои карты. – Восемь приземлились здесь во время налета истребителей-бомбардировщиков вчера вечером. Герр Хейлман прибыл только час назад.
– Вчера вечером я совершил вынужденную посадку в Буке, – произнес я, прочистив горло.
– Но почему? – с удивлением спросил командир группы.
Я представил свой рапорт. Оба лейтенанта не смогли скрыть молчаливую усмешку, когда с губ Вайсса сорвалось грубое: «Идиот!»
– Да, герр гауптман, – сказал я, глядя прямо ему в лицо.
– О, это не вы, я говорю о командире группы Штайнерте.[48] Можно было ожидать, что лишь опытный боевой офицер с серебряными крыльями[49] сможет найти свой аэродром. Это типично, и это тогда, когда мне так срочно требуются пилоты.
Я не удивляюсь тому, что молодые пилоты пугаются, когда впервые участвуют в боевом вылете. Эти глупцы в тылу не делают ничего из того, что необходимо. Все, о чем они заботятся, – так это заполучить все готовое, как на фронте, так и в тылу. Когда пилоты прибывают, то нет никакой возможности повлиять на почтенных «киви»[50] из командования Кёльн-Остхейм. Поспешно отправить «ящики» подальше с аэродрома, а действительно ли они готовы к боевым действиям – это уже совсем другой вопрос.
Атмосфера за столом, где играли в скат, начала накаляться. Игроки со стуком бросали на стол карту за картой, так что звенели бокалы.
Зазвонил телефон. Ординарец, сняв трубку, позвал командира группы.
– Пожалуйста, подождите минуту. Нойман, возьмите вы.
– Да, герр гауптман.
Прижав к уху вторую телефонную трубку, Нойман записал на своих картах: «„Свободная охота“ в секторе Эврё – Эльбеф.[51] Истребители-бомбардировщики». Это было новое полетное задание.
Фронт вторжения, 20 июля 1944 г.
«Держаться!» – в войска поступил приказ командования. Сражение стало настолько ожесточенным, что о будущем никто не думал, принимались сиюминутные решения, мы жили только сегодняшним днем.
Мои первые «собачьи схватки» остались позади. Везде, где бы мы ни появлялись, превосходство противника было подавляющим. Моя несчастная страна напрасно уповает на немецкие истребители в небе. Если бы вы только знали о том, как безропотно пилоты шли на смерть, выполняя ее приказы. В течение восьми дней я возглавлял 7-ю эскадрилью. За это время мы потеряли 50 процентов наших самолетов и каждого пятого пилота: ожоги, переломы, гибель.
