Я закрыл свой дневник. В последнее время я чувствовал себя измученным, под глазами были темные круги, вены на кистях сильно вздулись, выдавая напряженную работу сердца. Нервная система работала на пределе.
Когда за несколько минут до этого пришло известие о попытке покушения на жизнь фюрера, люди очень вяло прореагировали. Я сказал подчиненным то, что должен был сказать, как офицер, связанный военной присягой. В то же самое время я знал, как и любой другой летчик-истребитель, что должен продолжать сражаться за свою страну и летать, даже несмотря на то, что возможность победить в этой войне практически сводилась к нулю.
Безнадежность ситуации превратила многих из тех, кто продолжал сражаться, в наемников. Их нельзя осуждать. В рядах истребительной авиации не было трусов.
Никто не мог предположить, что случится в воздухе через несколько минут: бесполезная и безнадежная дуэль с противником, имеющим подавляющее численное превосходство; короткая «собачья схватка» и стремительная гонка обратно домой, потому что враг приближается со всех сторон и потому что ни помощь друзей, ни самая виртуозная техника пилотирования, ни чрезвычайная смелость не приносили никакой пользы. Просто необходимо было исчезнуть с места боя. Вы должны бежать, хотите этого или нет. Продолжение боя равносильно самоубийству.
И что еще больше переполняло чашу горечи, так это невыполнимые летные задания и недоверие к штабистам, которые безапелляционно посылали нас на смерть из безопасных подвалов или из комфортабельных укрытий вдали от Парижа. С невежеством, а зачастую злым умыслом и предательским вредительством они настойчиво утверждали, что хорошая связь и естественное желание затруднить действия противника или даже сделать их невозможными требуют полета на определенной высоте; в результате чего эскадрилью сотни километров «вели» на высоте 180 метров, в то время как противник, столь же многочисленный, как звезды в небе, и летавший на всех высотах, пикировал на проклятую эскадрилью подобно грифу-стервятнику.
Однако никто не бунтовал! Верность долгу и присяге сплачивала эскадрилью, и командир соблюдал дисциплину так же, как требовал этого от своих подчиненных. Случаев перехода на сторону врага не было, несмотря на все его льстивые речи. Немецкое воспитание и характер препятствовали этому.
Никто из людей, брошенных в бой в эти безумные, последние годы войны, не искал путей спасения. Они повиновались приказам и отправлялись к дьяволу.
Группа спокойно летела северо-западным курсом.
В авангарде «Зеленого сердца»[52] находился командир группы со своим звеном.[53] Я летел позади с 7-й эскадрильей. Выше меня с правого борта – Дортенман, а слева и несколько позади – Фред Гросс с двенадцатью самолетами. В 180 метрах выше летел гауптман Ланг с 9-й эскадрильей – Булли всегда предпочитал работу «наблюдателя». Во втором и третьем эшелоне следовали остальные звенья FW-190. Высоко над нами в утреннем солнечном свете сверкали узкие фюзеляжи Ме-109 – новая модификация с улучшенными характеристиками, разработанная в качестве высотного истребителя. Всего было около 150 истребителей, и казалось, что в район вторжения послали целую армаду.
Ведущим был Rabe Anton. На сей раз мы летели на большой высоте – между 3700 и 5500 метрами – с 250-килограммовыми бомбами, подвешенными под фюзеляжами. Они были предназначены для кораблей, сконцентрированных в устье реки Орн.
