Последние из Валуа - страница 26

Те, что смеются над всем, так как ни над чем не плачут, поднимут на смех и отчаяние отца Фаго – а это был именно он, декан Сен-Лорана, – который оплакивал так внезапную кончину своей козочки.

Те же, что уважают любое горе – и в особенности то, что исходит от человека пожилого, – смеяться не станут.

Луиджи Альбрицци был из числа последних.

– Бедняга! – сказал он. – Вы не могли бы, доктор, посмотреть, нельзя ли как-то спасти его козу?

Доктором был тот человек в черном, которого звали Зигомалой.

Ничего не ответив, он незамедлительно спрыгнул с лошади, отстегнул от пояса небольшой фонарик, зажег его и, направив свет на морду животного, другой рукой приподнял веко козы, словно то было человеческое веко.

– Пустяки, – произнес он. – В Эрзеруме, в стадах паши, мне часто доводилось видеть животных, готовых испустить дух по той же причине… И, говоря «испустить дух», я, возможно, ошибаюсь… так как никто еще не доказал, что у животных нет души… Пьетро, друг мой, подержите, пожалуйста, фонарик!

Один из слуг соскочил на землю. Доктор продолжал, вытащив из седельного кармана сумочку с инструментами врача:

– Коза – животное, главным образом, нервное и кровяное, которое требует соответствующего обращения… Позвольте мне, милый человек, и перестаньте плакать. Клянусь пророком, вам следует сохранить эти капли воды, которые зовутся слезами, для более серьезных случаев… Впрочем, мне известно, что, старея, слезные железы ослабевают, и вы уже не можете управлять ими так, как в двадцать лет… Ну вот, посмотрите на вашу козочку: она дышит уже гораздо лучше. Она просто задыхалась, вот и все. Через пару минут ваша Ниетта будет уже в состоянии следовать за вами, пощипывая, как и раньше, травку.

И правда – уколотая в шею, за ухом, острым концом ланцета, мадемуазель Ниетта, по сероватой шерстке которой тонкой струйкой стекала кровь, похоже, возвращалась к жизни. Она пошевелила хвостом, ногами и даже – хотя мы и не уверены – издала слабое блеяние.

Что до отца Фаго, то тот, переводя взгляд с козочки на каждого из остановившихся перед ним людей в маске – как тех, что спешились, так и тех, что остались в седле, – бормотал:

– Ах, мои добрые сеньоры, мои добрые сеньоры, Господь, несомненно, благословит вас за то, что вы сжалились над стариком и его животным!

– Да услышит Бог ваши слова, милый человек! Его благословение нам не помешает. А пока же возьмите вот это и помолитесь за нас сами.

С этими словами Луиджи Альбрицци протянул отцу Фаго золотую монету.

Но тот, покачав головой, воскликнул:

– Нет-нет, я и так вам слишком обязан. Мне больше ничего от вас не нужно.

Повернувшись к Скарпаньино, маркиз заметил:

– А наши-то крестьяне менее бескорыстны!

– Вот уж действительно, – отвечал Скарпаньино, – уже для того стоило приехать во Францию, чтобы увидеть, как бедняки отказываются от золотых монет!

Доктор и слуга вернулись в седло.

– Полноте, милый человек, – настаивал Луиджи, – возьмите! Если это будет и не для вас, то для ваших детей.

– Нет, – ответил отец Фаго твердым тоном. – Вы и так оказали мне неоценимую услугу, так что это мне…