Аристо, наблюдая как разворовывают семейную коллекцию дорогого алкоголя, начал замечать:
– Я бы попросил Вас, Гипатия… – но мать сказала ему на ухо одно слово: «молчи».
Старший сын проглотил ситуацию произошедшую с ними и слюну, как в знак внутреннего недовольства от такого отношения матери к какому бы то ни было положению супруги его деда. «Мы чего-то ждём от нее, добиваемся или же хотим получить» – подумал он про себя, а на лице его изобралось отвращение, будто бы его сейчас стошнит прямо под похоронный стол: щеки впали, а глаза чуть закрылись. Ему однозначно стало хуже. И в самом деле, если Плато был раним на духовное и интеллектуальное унижение, мог бы «разорваться» от таких положений, то Аристо испытывал то же самое, но терпения и сдержанности ему хватало.
Гипатия настаивала:
– Предлагаю выпить за великого человека, ведь кто, если не он? – впервые она обратила внимание всей публики, что даже единомышленники оторвались от дегустаций сладостей и смотрели на Гипатию серьезными глазами, которые недавно ещё были детские от вина.
Вдова взяла сначала свою рюмку, налила коньяк, после передала бутылку, и алкоголь заполнил все предназначенные для него ёмкости. Когда все начали пить и уже прислонили рюмку к верхней части подбородка, будто бы из ниоткуда поднялся со стула мужчина лет пятидесяти, с седыми, а точнее белоснежного оттенка волосами, в черной рубашке, заправленной в черные брюки натянутые кожаным ремнём. Он находился почти на краю стола, который был три метра длины на полтора метра ширины, то есть сидел отдельно от основной части гостей и родственников.
Поднявшись, он довольно уверенно стукнул дном рюмки с жидкостью по столу, но не пролил ни капли.
– Уважаемая Гипатия Романович, я Вас перебью… – Сказал он своим низким тоном, что перебило всё внимание на него. – … Я, как уважающий себя человек, да и вообще, я считаю, имею почтение во многих кругах, в том числе за границей… впитав, как мне кажется, неверное отношение к умершему со стороны его приближенных, не могу более терпеть ребячество с виду взрослых людей старого, культурного поколения. Именно ваше праздное любопытство склоняет меня к моему профессиональному любопытству, поэтому, я задам несколько вопросов, и уж извините, если чем обидно задену, но такова моя натура. Первый… – показал он своим толстым указательным пальцем с татуировкой морского якоря на сидящего за столом Плато, чем немного ввёл его в оцепенение, что тот даже перестал медитировать, – … если я тебя не научу – тебя никто не научит, поэтому смотри: я так понимаю, тебя назначают идейным наследником твоего деда, а значит, твоя жизнь якобы будет посвящена продолжению его деятельности (или ты так не считаешь? – говори сразу). Второе – если на то уж пошло, то, какого черта я перед собой вижу обычного, извиняюсь, «сопляка», строющего из себя больного гения, что в прежние времени были в моде, «вот-вот совершу открытие и всех удивлю»? (а я все вижу, пацанёнок) – сбрось эту ересь! И третье, не водись вокруг своей матери и сестры… Да хоть для начала сядь около меня, я тебе ещё позже добавлю.
Плато ощущал потерянность в данной ситуации, поэтому не мог принять решение: повиноваться или ждать следующего, более «решительного и грубого хода со стороны неизвестного ему человека» – как он подумал про себя, но, ход мыслей прервала его мать, сказав ему на ухо «иди, сядь с ним», чем привела в нормальное состояние испуганные глаза сына и успокоила горящие очи гостя.
