– По большей части – да, но признаюсь честно, ты показал сейчас схожий армейский пример. Нам политрук эту проблему раскрывал, но противопоставлял Империалистическую и Гражданские войны, – доложил я.
– Вот видишь! – улыбнулся философ, – хороший у вас был армейский наставник.
– А что у нас сегодня на повестке дня? – вновь задал я вопрос.
– Я обещал Инне помочь сегодня в детском доме, – откликнулся Владилен, – поедешь со мной?
– Спрашиваешь! Конечно, отправляемся.
Спустя час мы сели в автобус и отправились в соседний район. Мне нравился общественный транспорт: это не только дополнительная экскурсия, но и отличный метод изучения города. Поэтому я старался не только слушать Сахарева, но и внимательно осматривать улицы по пути.
В те дни Москва была особенно красива. Разумеется, она остаётся таковой и по сей день, но первое впечатление всегда особенное. И если оно не меркнет с течением времени, то можно считать, что оно действительно было истинным.
А Владилен на протяжении всего пути, продолжал рассказывать свои истории. Признаюсь, у меня сложилось впечатление, что разговаривать он любил, но в прежнее время не находил себе подходящего слушателя, хотя его речи никогда не являлись пустой болтовнёй, и за время обучения на философском факультете у него сложилось множество мыслей и впечатлений, которые он долгое время хранил при себе.
– Так вот, философия фашизма, – продолжал Владилен, глядя в окно, – опирается на иррационализм, как на одно из течений идеалистической философии. Ты понимаешь значение этого слова?
– Неразумность? – предположил я, внимательно посмотрев на него
– Отлично, – согласился товарищ, обернувшись на меня, – выходит, это течение отрицает рациональный момент и, как следствие, научное познание объективных закономерностей в изучении какого-либо предмета. Например, рассмотрим пару моментов: капитализм и фашистскую идеологию. Что ты можешь про них сказать?
– Первое, – начал я, загибая пальцы, – это социально-экономическая формация, в основе которой лежит противоречие между общественным производством трудящегося коллектива пролетариев и частным характером присвоения результатов их труда немногими капиталистами. Но при чём тут фашизм?
– Так хорошо, – улыбнувшись, продолжил Владилен, – а ответь мне, когда примерно он возник?
– Относительно недавно, я предполагаю, после Первой Империалистической войны, – ответил я.
– Следовательно, он появился как реакция на кризис капиталистической системы и революционный подъём, – дополнил меня философ, продолжая внимательно изучать меня взглядом, – а значит, это буржуазная идеология, выражающая их реакционные интересы, как через открытое подавление рабочего движения, так и через оправдание всё более нарастающего неравенства, а также угнетённого положения трудящихся посредством мистификации общественных и экономических процессов. Выходит, идеология фашизма, пришедшая на смену либерализму и буржуазной демократии, есть неотъемлемая часть развития капиталистического общества на её конечной стадии.
– Получается, иррационализм, как неразумность, лишь инструмент, чтобы оправдать сложившуюся реакцию на рабочее движение и подавление трудящихся, – произнёс я.
– Именно! – радостно добавил Владилен, – а проявляется он через отрицание логики исторического развития и произношение отдельных фактов, которые ничего не значат. Самый простой пример – это Италия, где Муссолини, как ставленник буржуазии, провозгласил это государство наследницей Римской империи и продолжателем её истории, а в чём это выражается, Ярослав? Если Империя времён Октавиана и современный фашистский режим не имеют ничего общего в экономическом базисе?
