– Меня кличут папуша Ронз, – представился тот. Вся его одежда была сера, как и изможденное лицо. Глаза были блеклы и неживы. – Я и храмовница Жоли, мы из деревни Мшистых камней. Я бригадиром тамошним был.
– Верно ты сказал, бригадир Ронз, – мягко поддержала его Фло Габинс, – что толку от монет да украшений, когда они не помогут, не заговорят с нами голосами любимых, не обнимут их лапками. Все померкло. И солнце душ наших, и солнце Многомирья.
– Не от такой ли печали чаи твои, мамуша, силу потеряли? – предположил дедуша Пасечник и поставил перед ней кружку. – Не одна радость ушла, она и волшебные способности увела.
– Нет Хранителя, нет волшебства, нет Многомирья, – согласился с горечью бригадир Ронз и поднял кружку со вздохом. В ответ на эти слова тяжелая лапа Ваки Элькаша вместе с кружкой резко ударила по столу. Эль выпыхнул из нее и обдал стол и всех сидящих янтарными каплями и пеной.
– Нос кверху! Уши востро! – почти прорычал Вака. – Пока живы законы добрых муфлей, пока мы заодно, никто нам не страшен. Не дело такое трекотать. Утром об том говорила на площади наша почтенная Фло Габинс, и на том завсегда стоять и я буду. Ежели надо, с ней рядом буду стоять. Как дерево арбор!
Дедуша Пасечник одобрительно кивал головой, вытирая разлившийся эль.
Лапки мамуши Фло сами потянулись к кувшину. Она решительно наполнила кружку, сделала жадный глоток и прыснула, словно напиток из кувшина обжег горло. Эль с пеной вновь разлетелись во все стороны, а мамуша Фло закашляла и замахала лапами. Остальные незло рассмеялись.
– Ядреный эль, Вака Элькаш, у тебя, – скорчила гримасу и прижала лапками губы Фло Габинс. – Ох-ох-ох, и хороший эль, но я для своего Фио варила эль покрепче.
– И то верно. Эль нашей Фло покрепче твоего будет, – подмигнул дедуша Пасечник и забрал у храмовницы кружку, продолжая усмехаться беззубым ртом.
В окно постучались, и смех смолк. Муфли тревожно переглянулись: кому-то опять нужна помощь.
Длинное тело Шэма безвольно свисало. Руки, ноги и голова его вскидывались каждый раз, как самец лалани, что нес ведмедя, спотыкался или перепрыгивал очередную ветку, земляной вал либо другое препятствие.
Хомиш и Лапочка, которых следом несла на своей спине прекрасноглазая самочка, встревоженно крутили головами. Муфли глядели по сторонам и вперед в туман, но ни один из них не осмеливался оглянуться. Хоть густое облако, стелящееся по земле, и обещало скрыть их, но страх, что догонят, был больше тумана и много темнее.
Лалани стремительно бежали, как одно целое. Они старались держаться как можно ближе друг к другу. В морды их бил влажный ветер, копыта оставляли глубокие следы в мягкой земле, покрытой тонким снежно-ледовым настом. Сверкающее шерстью и камнями стадо уносило беглецов все дальше от преследующих великантеров, и все ближе к холодной и гремящей на перекатах реке.
Рев воды то приближался, то исчезал.
От душащего страха и безвестности Лапочка прижалась к спине Хомиша и не могла вымолвить ни слова. Хомиш тоже молчал. Уши его стригли воздух и иногда направлялись назад: услышать, далеко ли погоня.
Рваные клочья трепетали в воздухе и ниспадали, волочась по земле, как извилистые хвосты зыбкого облачного чудища.
Наконец туман будто затрещал и сжался непроницаемо плотным, холодным кольцом. Но ни Лапочке, ни Хомишу спокойней не стало. Они дрожали каждой частичкой тела. Афи тоже требушилась под одеждой Хомиша.
