Отвратительно колеблясь, как желе, завернутое в шкуру и перетянутое грубым поясом, который, казалось, вот-вот треснет, животастая Клайра наступала на Ложь.
– Неужто такая малость рассорит двух добрых подруг? – приторно-ласково проговорила та.
– Подр-р-руг? – взревела Клайра и снова покосилась на Рыжеглазого. Тот качал головой. Клайру словно обдали холодной водой. Она отпрянула, и Ложь выдохнула с облегчением.
В штольне повисла неловкая тишина. Мать племен, сплевывая и бубня что-то невнятное, бухнулась в глубокое кресло, что ожидало ее все это время у большого костровища. Лифон сидел, обхватив уши, у стены, недалеко от вытянувшегося в струнку Рыжеглазого. Горбуха притихла в углу. Ложь нервно теребила серьги и опасалась подать голос.
– Много ты, подр-р-руга, обещала, – заговорила сквозь зубы Клайра, развернув грубую обувную кожу и подставив голые пятки к огню. Великантерская кожа, сухая и толстая, потрескивала и темнела, но Клайре это доставляло удовольствие. Мать племен успокаивалась.
– Если по делу… – Ложь смахнула что-то невидимое с кончика носа и решила вставить свое слово, но хозяйка штольни резко оборвала ее:
– Довольно! Племена мои лишились бойцов без обещанной помощи. Мать племен не в почете у них после битвы. Р-р-разговоры между штольнями ползают гадкие, мол, мать племен – девка, а девкам место на кухне. Страха стало меньше, а сила обрела свободу. Ты обещала помощь в битве. А где ты была?
– За меня должен был выступить верховный Гнев, – оправдывалась Ложь.
– Где ж верховный Гнев оказался, когда битва разошлась? Где?!
Ложь перевела взгляд с потемневших пяток Клайры в шевелящийся угол.
– Не мне отвечать, если тот, кто должен был помочь, в силе иссяк. Кто знал? – понизив голос, взялась объяснять она. – Верховный Гнев во все времена, и тогда, в прежнем Многомирье, и сейчас, в нынешнем, был и будет непредсказуем. Гнев, что с него возьмешь? Он за то и наказан. Присмиреет в ваших казематах и силой нальется.
– А зачем он нам, р-р-раз так непредсказуем? А зачем нам ты без нагр-р-рады? Никого здесь Корхрут не хочет видеть.
– Корхрут? Или мать племен?
– Смолкни! – вспыхнули глаза Клайры. – Не тревожь имя идола.
– Конечно, конечно, – пошла на попятную Ложь. – Что это я? Все понимаю. Но Гнев пусть побудет под вашим присмотром…
– Не отвлекайся от главного, – сощурилась Клайра. Голос Лжи, уговаривавший и умасливавший великантершу, стекал с влажных стен просторной штольни мягкой волокнистой паутиной, как та, которую плетут крестовики. Но Клайру он не пронимал. – Всем известно, что ты за мастерица зубы заговар-р-ривать. Еще давай камелитов-камешков. Не сер-р-ребреников, не золотых! Великантеры признают только камелиты. Неси их, если хочешь, чтобы за верховным Гневом и его детьми приглядывали. И если не хочешь наш гнев увидеть.
Ложь глянула на Рыжеглазого, что угрожающе шагнул к ней, вслед перевела глаза на горбатую великантершу с черпаком в руках. И измерила глазами Лифона. Муфель сидел на полу и то беспокойно чесал затылок, то грыз ногти, то дергал пуговицы своего кафтана. Она тяжело выдохнула, и вместе с воздухом сквозь сжатые зубы вылетело:
– Будут тебе еще камелиты-камешки.
Клайра кивнула рогатой головой Рыжеглазому, тот отступил и занял свое место у двери. И сама мать племен словно обмякла.
– Это дело, – оскалилась она. – Это р-р-разговор!
– Но мне нужен муфель, – спешно вставила Ложь новую просьбу.
