Последний лай вишни - страница 3

Тем самым, который нельзя произносить вслух, чтобы не разрушить ту картину, которую создал вокруг него мир.

Дом Илана находился на окраине города, чуть выше уровня дороги, там, где ветер дул севернее и холоднее, будто специально искал путь внутрь, чтобы напомнить тем, кто жил здесь, что тепло – вещь временная. Это был старый одноэтажный дом, покрытый деревянной обшивкой, которая давно нуждалась в ремонте: щели между досками зияли молчаливыми ранами, а краска, когда-то тёмно-серая, теперь выцвела до почти белого цвета, подобно как время стирало даже воспоминания о том, какой он был раньше. Всё вокруг говорило о времени – потрескавшаяся краска, качели, скрипевшие на ветру, будто они тоже пытались заговорить, только никто не слушал.

Внутри было тихо.

Слишком тихо для восемнадцатилетнего парня.

Не было музыки, не было голосов, не было даже случайного шума, который мог бы разорвать эту плотную тишину. Только пол поскрипывал под ногами. Казалось, дом держал в себе всё, что не успели сказать вслух – мысли, слова, крики, которые остались внутри. На кухне стоял запах кофе и сигарет – не резкий, не неприятный, а такой, который остаётся после долгой ночи без сна. Отец уже ушёл – работал механиком в гараже, иногда подрабатывал водителем грузовика. У них была странная связь: они жили вместе, но общались мало. Словно договорились молча – каждый знает, где находится другой, но не спрашивает, как он себя чувствует. Повзрослев, Илан научился распознавать, когда отец слишком устал, чтобы слушать, и когда слишком одинок, чтобы молчать. Сегодня был один из тех дней, когда лучше не беспокоить.

Повиэм Бирн был человеком, который жил в тени прошлого, не пытаясь выйти из неё. Его плечи немного сутулились, будто на них лежал груз невысказанных слов и нереализованных надежд. Волосы начали редеть, а те, что остались – стали седыми раньше времени. Его лицо было покрыто морщинами, которые рассказывали о годах одиночества, работы до изнеможения и бессонных ночей, проведённых за размышлениями о том, как он воспитывает сына.

У него были серые глаза – холодные на первый взгляд, но с еле заметным теплом внутри, которое почти никогда не просыпалось. Голос у него был хрипловатый, как будто он слишком много курил или просто слишком часто молчал.

Повиэм был хорош в том, чтобы скрывать чувства. Он не обнимал сына после игр, не говорил ему, что гордится. Вместо этого он просто наблюдал со стороны, потом кивал сам себе и уходил, не сказав ни слова. Он считал, что мужчины не плачут, не говорят о боли, не просят прощения. Он верил, что любовь можно показать делом, а не словом. Но Илан так и не научился читать его действия. Только молчание.

Когда Белладонна, его жена и мать Илана, ушла, оставив короткую записку и детскую игрушку в коробке, Повиэм стал ещё более молчаливым. Он не злился, не искал её, не спрашивал, почему она не взяла их с собой. Просто закрылся в себе, как дом с запертыми ставнями. С тех пор между ним и сыном установилась странная связь: они жили вместе, но общались мало. Иногда – только когда это было действительно нужно.

Иногда Илан видел в нём себя будущего – человека, который слишком долго хранил молчание, пока не забыл, как говорить.

Илан вошёл в дом, бросил ключи на стол, прошёл в свою комнату.

Там всё было как обычно: стены с ободранными обоями, старая кровать, покрывало, которое мать купила много лет назад, книга, открытая на странице 107 – «Сквозь мосты, сквозь тени». Он не читал её ради сюжета. Просто любил строки, которые напоминали ему о том, что он тоже может быть потерянным.