– Вот свидетельства несчастных родителей доверивших детей своих этой безобразной нутром ведьме. Они рассказали братьям моим по вере, какими чуждыми стали для них собственные отпрыски после волховских деяний её! Как отцы и матери, перестали узнавать чад своих, замечая не свойственные простым детям речи да поступки, пугающие самих родителей.
Заключённая в ответ лишь бессильно опустила голову, полными слёз глазами обведя маленькие столбики с детьми, те, что позволяли увидеть крепко державшие цепи. Так вот почему никто не отозвался на их жалобные крики. Запытанные родители и по сей час наверно томятся в застенках, дабы не вытворили чего на казни при условии, если ещё живы, конечно, заплечных дел мастера не слишком-то церемонятся с еретиками.
– Простите меня малыши. – одними губами молвила она, но тут-же тихий ласковый шёпот сменился яростным криком, да таким что вряд ли можно было ожидать от хрупкого девичьего горла. – И меня ты мракобес, скудоумный садист святоша, нарёк тварью тьмой порождённой? О нет до тебя мне далеко изверг. Если и есть здесь тьма то только в твоем чёрном сердце и сердцах тех тупых овец что, вняв речам твоим, последовали за тобой, не видя, что руки твои по самые плечи обагрены кровью невинных. Проклинаю тебя тварь, Эльсерали ниле валиер.
– Вот, вот, истинная натура её. Узрейте, добрые чада Илира нашего. Явила наконец лик свой. – казалось священник, просто пылает темным восторгом. – Показала, наконец, истинную личину свою богомерзкую. Ну и каков будет вердикт ваш жители Эльбурга, неужто позволим корням зла и дальше цвести на земле освящённой взором господа нашего. Смиренно жду я вашего слова чада мои.
– Сжечь, сжечь нечестивую. – сотнями голосов отозвалась площадь.
Дождь усиливался, но это нечего дрова были добротно облиты маслом.
– Сгинь же в муках ведьма. – жиденькую бороденку монаха осеняла торжествующая улыбка, когда, приняв от служки плюющийся искрами факел, неспешно подошёл он, к горе хвороста явно смакуя каждый момент. – Именем и волею пресветлого десницы божьего Илиром наречённого, выношу тебе приговор, да воздаться всякой твари по заслугам её. – кинул он факел в кучу хвороста тут-же, занявшегося пламенем, быстро разбегающимся по промасленному дереву.
– Я не закричу, не порадую воплями это звериное сборище скудоумов. – твердила скованная сама себе. – Я последняя из древней ветви Эльсверитер и смерть моя, не станет для них забавой. Как глупа я была, уходя из родных земель, глупа и наивна веря, что старшие ошибались! Говоря, что все, кто людского рода лишь кровожадные грязные животные. А я ведь всем сердцем верила и что есть ещё в людях добро и свет.
Пламя добралось до первого из десятка столбиков. До маленькой Эйли. Её эту непоседливую девчушку, скованная с таким трудом исцелила от чахотки. Великие предки, эльфийка думала, что горло ребенка просто не в силах издавать такие леденящие кровь ужасные звуки, что разносились на всю площадь, эхом расходясь по близлежащим узким улочкам. К Эйли тут-же присоединился Берси крепкий мальчуган, что сильно вывихнул ногу, упавши с хлева. За ним Илия и Лив, Сакрон и Марк, Веста кортовая малышка, не любившая своего полного имени Верьвеста. Полуэльфийка знала их всех, она заботилась о них, словно то были её собственные дети.
"Предки зачинатели ветвей родов, лишите слуха меня!" – молила она, гордость, помешанная с силой древней крови, помогла выдержать долгие ночи пыток и издевательств, но слышать вопли охватываемых пламенем одним за другим детей, исцелённых, её руками, было выше всяких мыслимых сил.
